Её имена (сборник)

«А потом, когда речь отошла…»

А потом, когда речь отошла,
в этой нечеловеческой ломке
немотой их выкручивает,
не вернуться, не дотянуться,
и не будет уже
ничего ни родней, ни страшней.
Когда вся отошла она, речь.
Эти двое, как кажется им,
с ней последними были.
И так долго и так далеко,
что теперь только губы остались
в этой ломке глухой немоты —
в той же мере,
в какой была близость.

«Об этом не говорят вслух…»

Об этом не говорят вслух,
и про себя не очень.
Но я попробую.
Ты ведь знала, что для меня письмо,
верней, то, куда ведет оно и чему нет ответа,
было, наверное, и остается
важней, прости, отношений с людьми,
даже близкими.
Я говорю «наверное», потому что я не уверен.
И это, конечно, не значит,
что свет – любой – не калечит.
Ты ведь знала. Но скажешь:
всё так, но любила тебя не за это. Напротив:
ты мог быть

.Но я не уверен.
Если долго из этого быть
вверх глядеть – в речевое, на нас,
от которых уже ничего не осталось.
Лишь полость.
И знаешь, на что эта полость похожа?
На домовину.
На летящую где-то в космической тьме домовину.
И светло в ней.
Лишь в ней и светло.

«Житель индийской деревушки…»

Житель индийской деревушки,
отец пятерых детей,
заслонил грудью от пули
маленького оленя.

Летят три пичужки через три избушки…

Колтуны в памяти,
приживалки, сухонькие, как репей.

Помнишь, в «Ultima Thule»,

на той больничной заросшей аллее,
где он шел, пританцовывая от боли,
прищемив не палец, а жизнь,
и продолжал говорить ей – туда,
в смерть, а деревья тихонько подбирали ноги,
будто чурались его, внимательно так молчали
и только когда он задерживался взглядом
на какой-нибудь ветке,
она, спохватываясь, начинала
деланно двигаться, как бы не замечая…

Помнишь, я когда-то звал тебя Оленёк.

Летят пичужки через три избушки.
Мир, как Бог,
чист и пуст,
и молчит, поджимая ноги.
Да, роднуля?

Я тебя не сберег.

Я, житель той деревушки,
отец пятерых детей, смертей, чувств,
нажививших пулю.

«Ты родила сына, я написал книгу…»

Ты родила сына, я написал книгу,
мы посадили дерево, дерево нас убило.
Видишь, как я запутался.

Сын меня прекратил, а потом он тебя родил,

дерево проросло сквозь нас.
Песок оголил слова.

Книга во мне горела, сын тебя переписывал,

дерево в волосы заплетало молнии.
Мертвые живей живых.

Видишь, как я запутался

в той петле. Вижу, как ты опомнилась
на земле. Книга листала дерево,
нас не стало.

Кто ж, как не ты, дышит во мне так больно,

кто ж, как не мальчик, тихо в тебе смеется.
Пиф-паф, что с тобой, зайчик жизни,
что ж так светло дереву, как в огне.

«мне кажется что всё…»