Её цветочки

Погода ухудшилась. Всю неделю в доме выл ветер, словно мстительная фурия. При каждом его порыве Фрэнсин вздрагивала в испуге, но затем обнаруживала, что от него просто-напросто открылось окно. Она продолжала думать, что это ярость Джорджа Туэйта, пока ветер не стих и не полил дождь. Сад превратился в вязкое месиво, и в вестибюле и верхних комнатах стали часто появляться следы грязных ботинок.

Шел вечер субботы. Когда Фрэнсин поднялась на второй этаж, было уже поздно. Ей не хотелось признаваться перед собой, что она ждет возвращения Констейбла.

В ее спальне было холодно и темно. Окно оказалось открыто, и воздух дрожал от ощущения того, что рядом кто-то есть.

Фрэнсин включила свет.

– Кто здесь? – прошептала она.

Не было ни колыхания штор, ни скрипа двери, ни шороха под плинтусами, который Фрэнсин много лет списывала на мышей, пока до нее не дошло, что это еще один способ, с помощью которого с ней общается Бри.

– Кто здесь? – повторила она громким голосом, не вяжущимся с дрожью в ее руках. – Бри? Это ты?

Окно захлопнулось с такой силой, что сотряслась вся стена. Затем оно распахнулось снова, и по комнате пронесся холодный ветер и унесся в ночь.

Фрэнсин следила за ним глазами, расширившимися от страха. Затем с усилием сглотнула, расправила плечи. Она никому и ничему не позволит выгнать себя из своей собственной спальни!

Фрэнсин прошла в ванную, быстро приняла душ, с неподобающей поспешностью шмыгнула к выключателю, выключила потолочный светильник и, плюхнувшись в кровать, натянула одеяло до подбородка. В тусклом свете ночника она стала смотреть на тени на противоположной стене, жалея, что не закрыла окно. Двор, на который оно выходило, обдувал ветер, трепля шторы, и пляшущие тени начали принимать карикатурные человеческие формы.

Зажмурив глаза, Фрэнсин сосредоточилась на том, чтобы положить конец пляске теней в своем сознании. Достаточно и того, что она живет в доме, полном привидений, и не хватало еще, чтобы ей чудились ужасы, когда она смотрит на какие-то там тени.

Сон к ней все не шел, и Фрэнсин, вздохнув, протянула руку к «Хроникам», которые лежали на прикроватной тумбочке, пока она тратила большую часть времени, просматривая старые судебные дела. На худой конец, это скучное чтение убаюкает ее и поможет ей заснуть.

В надежде, что Бри где-то рядом и может слышать ее, Фрэнсин откашлялась и прочла вслух:

– «В 1564 году Ричард Туэйт взял в жены Джоан Лонгригг и за два года произвел двух дочерей. Ричард был истовым католиком, и его все больше и больше беспокоили ограничительные меры, направленные против его конфессии…» – Фрэнсин замолчала, держа палец на слове «конфессии», и, щурясь, обвела комнату глазами. Вот оно, опять. Чуть слышное царапанье.

– Бри? – прошептала она.

Не последовало ни шелеста штор, ни стуков, которые бы показали, что маленький призрак находится здесь, в комнате. Царапанье стихло… Затем послышалось снова.

Чувствуя, как по спине у нее бегают мурашки, Фрэнсин продолжила читать, еще громче, почти выкрикивая слова, чтобы перекрыть ужасное царапанье.

– «После восстания на севере в 1569 году жизнь для католиков становилась все тяжелее. Хотя Ричард Туэйт не принимал прямого участия в мятеже, имеются свидетельства, что он пожертвовал существенную сумму на…»

Шли часы, и Фрэнсин по-прежнему продолжала выкрикивать детали католического восстания на севере Англии, а когда она замолкала, чтобы перевести дыхание, в комнате по-прежнему слышалось все то же царапанье.

– «В 1571 году Ричард Туэйт доставил в Туэйт-мэнор священника-иезуита, некоего Томаса Бекета, дабы его дети могли продолжить свое религиозное образование. По мере того как его семья росла, увеличивались и размеры Туэйт-мэнор. Ричард пристроил к фасаду по башне справа и слева, а также добавил третий этаж, в котором обустроил библиотеку для своей жены Джоан, любившей читать религиозную литературу».

Сев и выпрямившись, Фрэнсин продолжала громко читать, почти не осознавая смысла выкрикиваемых ею слов и радуясь тому, что ее постояльцы в восточном крыле не могут ее слышать, пока время не перевалило за полночь и ночь не стала глухой и безотрадной.

Царапанье продолжалось.