Её вина

– Я же сказал тебе, что не хочу никого видеть, – говорю недовольно, разминая затёкшую шею.

– Максим, ну нельзя так, – понижает голос, чтобы нас не услышали. – Неудобно перед девочкой.

Неудобно перед девочкой.

Неудобно было мне, когда Иванова писала любовные письма и приходила на соревнования, чтобы поддержать. Кричалки всякие сочиняла. Вопила их на весь бассейн, размахивая собственноручно изготовленным плакатом, изобилующим сердечками.

С меня тогда весь курс угорал, а я никак не мог избавиться от внимания навязчивой поклонницы. На неё ничего не действовало. Ни просьбы, ни намёки. Грубо отшить не позволяло воспитание, над Ивановой итак издевались все, кому не лень. Но моё хорошее к ней отношение она истолковывала неверно, и ситуация лишь усугублялась.

В последний раз я видел Лизу лет пять назад. Она тогда заявилась ко мне домой. Рыдая навзрыд, горестно сообщила, что нас разлучает судьба, поскольку её семья переезжает на север. Какое я испытал облегчение – не передать словами.

И вот на тебе… пришла. Как вообще реагировать на её появление?

Дверь приоткрывается шире, и в комнату заходит… нет, не Иванова точно. Навязчивую рыжеволосую зубрилу мне ни с кем не перепутать.

На пороге моей комнаты девушка. Брючный костюм насыщенного красного цвета. Тёмные волосы собраны в замысловатую причёску. На левой руке поблёскивают часы.

Стоит полубоком ко мне, рассматривает фотографии, которые висят на стенах.

– А вот и наша гостья…

Поворачивается.

– Однокурсники помнят о тебе, хотят поддержать, – продолжает тараторить под боком мать.

Сначала я вообще не понимаю, кто это. Лицо кажется мне знакомым, но я никак не могу вспомнить, где видел эту девушку. Правильные тонкие черты лица. Идеальный макияж, прямой взгляд. И вот в нём… есть то, из-за чего я впадаю в ступор. Чем дольше смотрю ей в глаза, тем отчётливее вижу страх, который в них плещется. Его не скрыть и не спрятать, как бы она не храбрилась. Он настолько явный и осязаемый, что сомнений не остаётся…

Ещё один внимательный взгляд. Контрольный. Теперь уже подмечаю все детали: от многочисленных украшений, красующихся на пальцах, до горделивой царской осанки. И да, осознание того, что ко мне в дом пришёл человек, которого я меньше всего хотел бы сейчас видеть, шарахнуло словно кирпичом по голове.

Кажется Женька показывала мне её фото. Только на моей памяти она была блондинкой.

– Ребята гостинцы тебе передали. Ты хоть спасибо скажи, приятно ведь как! – доносится до меня голос матери.

Мы с незнакомкой всё ещё смотрим друг на друга. Она – затравленно. Я – с плохо скрываемым изумлением.

– Ей? Спасибо? – уточняю у матери, склоняя голову вбок.

Гостья хмурится и на секунду недовольно поджимает алые губы. Помаду, видимо, подбирала в тон своему костюму.

– Здравствуй, Максим, – произносит тихо, но уверенно.

Обрела голос значит… Я уж думал так и будет стоять молча.

Вскидываю бровь и ухмыляюсь. К моему удивлению её щёки стремительно заливаются краской не то стыда, не то смущения.

Да уж, встреча так встреча! Вот уж чего не ждал.

– Галина Юрьевна…

Вскидывает вверх подбородок, не отводит взгляд. А руки-то дрожат, оттого и прячет их в карманы своего брендового костюма.

Делает глубокий вдох. Я его слышу. Едва заметный, рваный, судорожный.

Нервничает, хотя упорно продолжает строить из себя Жанну Д‘Арк.

– Меня зовут Арина Барских… Это я сбила вашего сына.

В комнате повисает гробовая тишина. Потом мать издаёт какой-то странный звук и хватается за сердце.

– Мам, – на автомате встаю, но тут же оседаю, скривившись от боли.

– Где у вас сердечные капли? – обеспокоенно спрашивает нарушительница нашего спокойствия, бросившись в сторону двери.

– Кухня, верхняя полка, быстрее давай неси! – командую, с тревогой наблюдая за родительницей.

Брюнетка спешит туда, а я протягиваю руку матери и прошу её присесть на кровать.

– Мам, что такое? Сердце?

– Ой… – она то закрывает, то открывает глаза.

– Мам… Дыши-ка глубже.

– Как же так, Максим… – качает головой будто не верит. – Это дочка того Виктора? Она?

Она появляется рядом с нами в ту же секунду.

– Вот, выпейте, – вкладывает в руку матери чашку, пахнущую валокордином, и приседает у её ног. – Извините, я не хотела…

– Не хотела, – повторяю раздражённо. – Какого чёрта ты вообще сюда заявилась?

Она виновато опускает глаза.

– Сколько ты накапала? – интересуюсь мрачно.

– Я знаю, сколько капать!

– Клянусь, если из-за тебя с моей матерью что-нибудь случится…

– Галина Юрьевна, как вы? – перебивает меня она. – Ради бога простите… Но скажи я правду там на лестничной клетке, вы бы меня и на порог квартиры не впустили.

О, не сомневайся, так и было бы.

– Мам, – сжимаю её руку чуть сильнее. – Ты как?

Опускает пустую чашку на колени.

– Полегче стало, – шепчет она. – Сердце… что-то прихватило.

Я шумно выдыхаю.

– Точно всё в порядке? Может вызвать скорую? – сомневается девчонка.