Её звали Лёля

– Ещё раз не признаешь, сержант Агбаев, я тебя отправлю… – офицер задумался вдруг, оглядываясь. Я догадался, что пытается придумать мне наказание. Но какое? Тут и так условия сложные. Жара, степь, фронт неподалёку. Фронт?! Только теперь я услышал вдалеке словно раскаты грома. Только на небе ясно, ни облачка. Откуда это глухое бум-м-м-м? Одно за другим. То редко, то часто, как в барабаны стучат. Стало тревожно. Выходит, мы движемся к передовой? Или прибыли уже?

– Короче, за нарушение воинской дисциплины разжалую в рядовые. Понял? – пригрозил лейтенант.

– Так точно! – выпятив грудь, гаркнул я. Видел в кино, как солдаты офицерам так отвечают.

Лейтенант пробормотал что-то, кажется матерное, и пошёл по своим делам. Я же огляделся. Куда на этот раз меня занесло? Вокруг, как и прежде, степь. Жара, пылища. Неподалеку вижу табун лошадей. Стреноженные, мирно пасутся. Телега, на ней бочка. В тени сидит мой старый приятель Петро Ерёменко, который «був призваний до Червоної Армії з-під Одеси». Спешу к нему, чтобы выяснить обстановку.

Как, интересно, я сюда попал? Помню, мы высадились из железнодорожного состава, а дальше…

– Привет, Петя! – говорю радостно. Увидеть в такой обстановке знакомое лицо – уже на душе полегче.

– Здорово, – отвечает украинец и улыбается, приподняв пилотку – она ему глаза от солнца закрывала на манер козырька. – Як спалось?

– Спасибо, твоими молитвами.

– А я неверующий, – ответил Петро с ухмылкой. – Бабка хотела окрестить, так батька ей запретил. Сказал: бредни поповские в доме разводить запрещаю!

– Строгий он у тебя. Городской?

– Не, я ж говорил – из-под Одессы. В пригороде жили, там село есть такое, Малая Акаржа. Может, слыхал?

Я помотал отрицательно головой.

– Короче, тато у меня кузнец, мати доярка.

Тут Петро вдруг вспомнил что-то и нахмурился. Вздохнул.

– Як вони там… уже майже рік їх не бачив.

Я уселся рядом. Не очень понимаю украинский язык, только отдельные слова. Тут же попросил перевести.

– Год, говорю, их не видел, – ответил Петро. – В самом конце июля 1941-го меня эвакуировали, потом в Одессе оказался. Буквально пару недель, а потом на барже в Крым и дальше на Кубань, после сюда. Короче, под Астраханью оказался. Вот такие дела, браток…

– А они почему с тобой не поехали?

– Тато сказал, что дом не оставит. Мол, я тут родился и вырос, вся родня похоронена, не поеду. Ну, а мати с ним, куда она без него.

Помолчали.

– Прости, что спросил, – сказал я.

– Ладно, чего уж. Вот немца прогоним, домой вернусь. Я тато обещал сад посадить. Яблоневый. Ты про такой сорт – белый налив или папировка – слыхал?

– Нет.

– А я слыхал. Говорят, старинный сорт. Я всё мечтал целый сад вырастить. Обожаю яблоки. Кстати, – он залез в карман штанов, вытащил и протянул мне алый фрукт. – На, держи. Для тебя припас.

– Яблоко? Откуда? – удивился я.

– Мимо сада ехали. Их там полно. Представляешь? – он снова вздохнул. – Целый сад, а никто не убирает. Осыпаются. Жалко. Столько добра пропадает…

Мы опять молчим, и только слышно, как топают лошади и хрумкают травой, что не успела превратиться в сухостой. Как вдалеке опять бухает.

– Что там, Петя? – спрашиваю, показывая головой в ту сторону. Это на западе, конечно. Оттуда вся злоба к нам, как всегда.

– Фашист долбит по переправам через Дон, – сказал он. – Наши войска отводят. Слыхал я, – он перешёл на шёпот, – скоро здесь будут.

– А мы как же? – задаю, кажется, очень глупый вопрос.

– Обороняться будем, как ещё? – отвечает Петро.

– Послушай, я вот не пойму. Мы с тобой тут навроде… пастухов?

Петро глядит на меня несколько удивлённо.

– Ти що, Колю, збожеволів? – спрашивает, крутя пальцем у виска. – Сонцем напекло чи що?

Пожимаю плечами. Хватаю яблоко и вгрызаюсь в плод. Он такой спелый, что сок брызжет и льётся по подбородку. Ах, как же вкусно!

– Мы с тобой, – он снова переходит на русский язык Петро, – ездовые. Только пока без артиллерии. Вот скоро привезут, и получим своё орудие. Уж какое, не знаю. Чую, противотанковое. Тут это самое главное. Вон, немчура прёт танками от самой границы. Мы их жжём, а у них этой брони видимо-невидимо. Сволоти, твою матір, – выругался мой собеседник. Достал кисет, ловко сделал самокрутку и закурил.

Мы продолжили сидеть. Я с яблоком, он с папиросой. Мне ужасно хочется рассказать ему, что будет дальше. Сначала – отступление до Сталинграда. Потом – самая кровавая за всю Великую Отечественную войну битва. Дальше мы погоним фашиста на запад, и кончится всё нашей Победой. Только… одно «но». Если я всё это скажу Петро, он меня сочтёт ненормальным. Вызовет командира, а тот или медчасть отправит, или сразу к этим, как их… СМЕРШ? Напрягаю память. Нет, СМЕРШ появился в 1943 году, до него ещё год примерно. Раньше… спецотдел? Контрразведка? Особый отдел, точно! Видел в каком-то фильме. Да, не хотелось бы к ним попасть.

– Бойцы! – слышу знакомый голос. Опять младший лейтенант пожаловал!

Быстренько встаем, поправляем форму. Офицер подходит, придирчиво осматривает.