Эйслин

– Уэлэн, я ведь не глупая и поняла, что происходит что-то из ряда вон выходящее. Ты рассказывал о себе так, словно на самом деле существуешь. Каждое утро я записывала новый факт о тебе. – Теперь она вновь взяла книжку со столика и протянула мне. Это оказалась тетрадь, где были записаны все наши разговоры почти слово в слово. Она дождалась, пока я пролистаю несколько страниц, затем неторопливо молвила: – Я поняла, что ты существуешь и принялась искать тебя. Сам понимаешь, что это несложно – найти Уэлэна в тех местах. Никак не хотела напугать тебя, я лишь желала услышать твой голос. Я влюбилась в сновидение, а ты в реальность – так я думала поначалу, но оказалось с точностью до наоборот.

Закрыв глаза, я старался воспринимать услышанное правильно и не принимать всё это за сумасшествие. В конце концов, не могут ведь двое взрослых и абсолютно разных людей сойти с ума одновременно.

– Ты исчезла, – сказал я, потому что хотел выяснить всё до конца.

– Увидев твою невесту, меня вдруг осенило, что мои действия ужасны. Я не могу жить во сне, хотя люблю и любима. И я начала пить снотворное. Теперь я не вижу снов, не переношусь в родные места и… не порчу тебе жизнь.

– Я расстался с Ширли. И… я страдал, Эйслин.

– Прости. Я ведь не знала. Мне казалось, что это происходило только со мной одной.

Трудно сказать, слова ли девушки изменили образ мыслей или на меня подействовала вся эта неординарная обстановка – обстановка, которая оказалась способна вызвать чувство разочарования, наполнить мою душу грустью; а светлые мечты заменились какими-то мрачными последствиями. Нет, я смотрел на неё по-прежнему с любовью. Она выглядела ещё более хрупкой, её хотелось приласкать, утешить. Если бы не «но»…

– Я рад, что мы встретились, – поднимаясь со стула, произнёс я и протянул девушке руку на прощанье. Её худые пальцы коснулись моей влажной ладони. На этот раз её рука не была холодной, она была горячей и очень приятной.

– Прощай, Уэлэн.

– Прощай, Эйслин.

Глава 27

– Попрощались навсегда?

– Да, – огорчённо произнёс и вновь уставился в потолок.

Прошло лишь несколько часов с тех пор, как мы расстались с Эйслин, а мне кажется, что миновал год. В раздумьях просто потерял счёт времени. Вот и вся моя любовь. Я чувствовал себя очень странно, моя жизнь поделилась на «до» и «после». Пока Эйслин была со мной, любовь, как верный союзник, сопровождала меня повсюду. Я мечтал, строил планы. Что же сейчас? Пустота. Нет ни прошлого, ни будущего. Я затерялся где-то в осколках настоящего, и надо продолжать существование независимо от того, как всё сложится. Лишь бы не сломаться…

Брокк сел на соседний диван. У него гостиная прямоугольная. Большое окно на запад, дверь на восток, а у стен друг против друга стояли диваны. Ни ковров, ни занавесок – типичная холостяцкая квартира.

Я пересказал ему весь наш разговор с Эйслин. Сначала мой друг нас обоих назвал чокнутыми, но не найдя другого объяснения, согласился с тем, что в жизни всякое может быть.

– Бегала с тобой в лесу, но в реальной жизни оказалась инвалидом, – задумчиво рассуждал Брокк. – И тебя это напугало, Уэлэн? Её положение?

– Посуди сам. Ну, что я буду делать? Девушка нуждается в особом уходе. Её наверняка нужно возить в больницу, а мой дом находится в глуши и он не приспособлен для…

– …инвалидов, – закончил Брокк и посмотрел на меня с упрёком. – Отговорки. Но знаешь, что я тебе скажу? Эти препятствия, которые мешают нам жить, можно весьма успешно устранить.

Я замотал головой, не соглашаясь.

– Нет смысла, если нет возможности.

– Ты просто испугался! – Брокк повысил голос. Сколль, что лежал в углу, зарычал. А я сел, хотя так хотелось продолжать лежать.

– Это не страх.

– Страх перед ответственностью. Ты утверждал, что любишь девушку, искал её, нашёл, поговорил, и что дальше? Сбежал!

– У нас нет с ней будущего! – вспыхнул я, выражая всем своим видом неодобрение. Почему Брокк не хочет меня понять? – Я разговаривал с Розалиндой – сиделкой в пансионе, или кем она там работает – она рассказала, что Эйслин очень закрытая девушка, легко уходит в депрессию. После аварии она несколько лет не разговаривала. И теперь появляюсь я. Представь себе, Брокк, если я не оправдаю её надежд, если сделаю один неверный шаг, она сломается, уйдёт в себя или ещё того хуже – наложит на себя руки. Когда мы гуляли с ней в лесу, она сказала, что её никто и никогда не полюбит, потому что она неполноценная. Только сейчас я осознал смысл этих слов.

– Так объясни мне, – тихо сказал Брокк, разведя руки в стороны.

– Если её кто-нибудь полюбит по-настоящему, то это должно быть навсегда. Её любовь – как птица, парящая в облаках: она не способна опуститься на землю. Я не хочу сломать ей жизнь, она у неё и так без прикрас.

– Ты можешь сделать её счастливой. Просто подумай об этом.

Я смотрел на Брокка и не узнавал прежнего друга. Он как будто вырос. И не просто вырос – перерос меня. Из эгоистичного, в чём-то наивного пофигиста, превратился в мудрого, трезво смотрящего на жизнь человека.

Тем не менее мой рот сложился в упрямую гримасу.