Эйтонский отшельник

Леди Дионисия не стонала и не плакала, не из тех женщин она была. Она долго сидела на ложе Кутреда в жилой комнате, — бледная, с окаменевшим лицом, глядя прямо перед собой на голую каменную стену. Едва ли она слышала тщательно подбираемые слова аббата, который пытался утешить ее, и едва ли обратила внимание на неуклюжие попытки Фулке Эстли, предлагавшего ей свои услуги, в которых она вовсе не нуждалась. Она лихорадочно размышляла о том, что это убийство оставило все ее вопросы без ответа, и вне всякой логики почему-то пришла к выводу, что оно лишь подтверждает наличие духовного сана у Кутреда и что, стало быть, совершенный им обряд бракосочетания является законным и не подлежащим сомнению. Как бы то ни было, она ни на кого не обращала ни малейшего внимания. В своих раздумьях она ушла очень далеко. Все ее прежние замыслы померкли, потеряли значение. Лицом к лицу она столкнулась с картиной внезапной смерти, без исповеди и отпущения грехов, и она не хотела иметь к ней никакого отношения. Кадфаэль прочел это желание у нее в глазах, когда вышел из часовни, где сделал все возможное, дабы уложить покойника в более или менее приличной позе. Смерть отшельника побудила леди Дионисию задуматься о ее собственной смерти, которую она не хотела встретить с душой, отягощенной прегрешениями. Быть может, ее ожидали еще многие годы жизни, однако ей было ясно показано, что смерть не имеет обыкновения ждать и ни у кого не испрашивает позволения.

— Где шериф? — спросила она наконец, подняв глаза на своего злейшего врага, причем голос ее был лишен какого-либо выражения и, пожалуй, казался даже мягче того голоса, каким она обычно разговаривала с челядью и со своими крестьянами.

— Шериф уехал за своими людьми, чтобы те унесли отсюда покойника, — ответил ей аббат. — Если хотите, его отнесут в Итон, ибо именно вы покровительствовали отшельнику. А если это будет для вас слишком мучительно, то в аббатство. Там его похоронят, как положено.

— Вы окажете мне любезность, если возьмете его к себе, — тихо сказала леди Дионисия. — Теперь я не знаю, что и думать. Фулке передал мне слова моего внука. Отшельник теперь не может отвечать за себя, да и я тоже. Но я ни минуты не сомневалась в том, что он был священником.

— Я верю вам, мадам, — сказал аббат.

Глаза старой леди постепенно прояснились, с лица сошла восковая бледность. Женщина приходила в себя, возвращаясь в мир реальности после расплывчатых видений Судного дня. Вскоре она вновь встанет лицом к лицу с тем, на что всегда смотрела открытыми глазами, и с прежним упорством и настойчивостью продолжит битву, которую вела изо дня в день.

— Святой отец, если я нынче вечером приеду в аббатство, не исповедаете ли вы меня? — спросила она, решительно повернувшись к аббату Радульфусу. — Я буду спать спокойнее, когда покаюсь в своих грехах.

— Разумеется, — согласился аббат.

Леди Дионисия была теперь готова ехать домой. Вокруг нее суетился Фулке, вознамерившийся ее проводить. Надо полагать, он не хотел обсуждать случившееся на людях и желал побеседовать с нею с глазу на глаз. У него не было ее острого ума и тем более ее впечатлительности и воображения. Если смерть Кутреда и бросала кое-какую тень на его репутацию, то никоим образом не отменяла законности брака его дочери и ничем особенным ему лично не угрожала. Размышляя примерно так, брат Кадфаэль наблюдал за тем, как Фулке взял старую леди под руку и повел ее к изгороди, где была привязана ее лошадь, стараясь поскорее увести ее отсюда и избавиться от неприятного ему общества аббата.

Уже отъезжая, леди Дионисия натянула повод и оглянулась. К ней уже вернулись прежние ее высокомерие и надменность, — она вновь была самою собой.

— Я только что вспомнила, — сказала она. — Шериф интересовался ларцом, что стоит на алтаре. Ларец принадлежал Кутреду, он принес его с собой.

Когда аббат и шериф, прибывший с носильщиками, отправились в свой печальный обратный путь, Кадфаэль бросил последний взгляд на пустую часовню, — взгляд уже более внимательный, ибо теперь он был один и вполне успокоился. На полу, где лежал покойник, кровавых пятен не было, если не считать нескольких капель крови, упавших с кинжала Кутреда. Отшельник наверняка ранил своего противника, хотя и не очень сильно. Кадфаэль зажег свечу и еще раз подошел к алтарю. В часовне он не обнаружил ничего особенного, да и в жилой комнате, где пол был земляной, тоже трудно было рассчитывать на то, что удастся обнаружить какие-либо следы. Однако на каменном пороге Кадфаэль увидел еще три капли крови. Кровь подсохла, но была хорошо видна. Кроме того, на недавно поставленном во время ремонта левом косяке оказалась смазанная кровавая полоса, как раз на уровне плеча Кадфаэля, где, видимо, прошелся залитый кровью рукав.

Стало быть, человек был того же роста, что и брат Кадфаэль, и Кутред ранил его в левое плечо, что часто случается, когда метят в сердце.