Эйзенхауэр

Правда, беседы с де Голлем были нелегкими. Поставив своей задачей воссоздать «Европу отечеств» и готовясь покинуть военную организацию НАТО, француз заявил Эйзенхауэру, что «армия может поддерживать высокий моральный уровень только в том случае, если обороняет собственную страну». Американский президент довольно спекулятивно возразил: «Во время Второй мировой войны, когда многие люди воевали на чужой территории, у нас, кажется, был высокий моральный уровень»^{792}.

Однако в Париже (и тем более в Бонне и Лондоне) Эйзенхауэра встречали восторженно. Вдоль всего пути от аэропорта до Елисейского дворца по обеим сторонам улиц стояли толпы людей, приветствовавших американского президента. «Сколько их?» — спросил он де Голля. — «Не менее миллиона»^{793}.

Седьмого сентября Эйзенхауэр возвратился в США, вполне удовлетворенный позицией союзников.

Восемь дней спустя самолет Хрущева совершил посадку на военно-воздушной базе Эндрюс близ Вашингтона. Советский лидер демонстративно прилетел на «Ту-114» — еще не совершавшем пассажирских рейсов турбовинтовом самолете, спроектированном на основе бомбардировщика Ту-95, способного, по мнению его создателей, преодолевать противовоздушную оборону США^{794}. Американская разведка хорошо знала, что это по сути межконтинентальный боевой самолет, самый большой и самый быстрый в мире (ему было присвоено кодовое наименование «cleat» — «зажим»), и отлично поняла намерение Хрущева продемонстрировать боевые возможности СССР^{795}.

Визит в Америку был событием экстраординарным. Это была первая в истории поездка советского руководителя в цитадель мирового империализма, как в течение многих лет советская пропаганда именовала США. Поэтому сам факт визита свидетельствовал о возможности мирного решения спорных вопросов. В еще большей степени это подтвердил характер общения Никиты Сергеевича и с американскими государственными деятелями, прежде всего с президентом, и с множеством американцев различного социального статуса.

Собственно говоря, никакие конструктивные переговоры в ходе визита не велись. Руководители обеих стран занимали почти по всем основным вопросам мирового развития несхожие позиции, которые менять не собирались, и ожидать чего-то принципиально нового не приходилось. Главное — переговоры велись, возникло даже подобие взаимной симпатии.

Единственным вопросом, по которому наметилось подлинное сближение позиций, был вопрос о ядерных испытаниях. Оба лидера согласились, что их следует прекратить под международным контролем, а также ускорить переговоры о достаточном числе контрольных постов на территории обеих стран. Когда же речь зашла о мирном договоре с Германией, стало ясно, что давно минувший срок ультиматума о блокировании западной части Берлина Хрущевым позабыт и разговор об этом возобновляться не будет.

Хрущев совершил поездку по территории США. Его повсеместно встречали любопытствующие американцы, большинству которых нравился грубоватый, а подчас и просто вульгарный хрущевский лексикон. Впрочем, Хрущев старался держаться в определенных рамках, и жаждавшие сенсаций журналисты так и не дождались от него каких-нибудь скандальных высказываний вроде фразы «Мы вас закопаем»[19], вокруг которой в западной прессе уже почти три года продолжались спекуляции. Правда, Хрущев выражал те же мысли, но в несколько более мягкой форме. Он говорил студентам Питсбургского университета: «Мы сейчас отстаем, но через какое-то время мы вас догоним, дадим свисток и пойдем вперед. А вам нравится капитализм? — да ради бога, и живите!.. Вы уже слышите свисток нашего паровоза. Будет момент, когда наш поезд сравняется с вашим, и потом мы уйдем вперед. И — до свидания!»

Восемнадцатого сентября Хрущев выступил в Нью-Йорке на заседании Генеральной Ассамблеи ООН с предложением о полном разоружении всех государств в течение четырех лет, являвшимся банальным пропагандистским шагом, но тут же сообщил, что готов продолжать переговоры по проблеме запрещения ядерных испытаний, которая «является актуальной и вполне созревшей для решения»^{796}.

25–27 сентября советский руководитель гостил у Эйзенхауэра в Кэмп-Дэвиде, где ему были представлены сын хозяина и его семья, которые тут же получили приглашение посетить СССР в следующем году вместе с президентом. Что же касается жен, то Мейми и Нина Петровна познакомились уже в первый день визита и, по словам обеих, понравились друг другу с первого взгляда. Это было естественно — разница в возрасте была небольшая (американская первая леди была старше на четыре года), обе женщины не вели активную общественную жизнь, являясь лишь образцовыми супругами и матерями. Жене Хрущева было намного проще общаться с Мейми Эйзенхауэр, чем через несколько лет с молодой законодательницей мод и весьма претенциозной Жаклин Кеннеди.