Эйзенхауэр

Еще в марте 1955 года командование военно-воздушных сил США заказало частным фирмам разработку спутника для непрерывного наблюдения за «предварительно выбранными областями земли» с целью определения готовности потенциального противника к войне^{805}. 28 февраля 1959 года был запущен первый спутник-фоторазведчик «Корона», который должен был вести наблюдение над территориями СССР и Китая. Фотографии возвращались на землю в спускаемой капсуле. Но траектория полета спутника не удовлетворяла разведывательные органы, а качество снимков было плохим.

Президент решил возобновить ранее запрещенные им единичные полеты над советской территорией пилотируемых самолетов «У-2». Высшее военное командование заверило его, что даже если самолет будет сбит авиацией или ракетами, никакой опасности попадания улик в руки советских властей нет: под сиденьем летчика заложен мощный заряд взрывчатки, который в случае необходимости превратит машину со всем ее содержимым в пыль и прах. При этом, правда, оно не сообщило Эйзенхауэру, что у пилота «У-2» есть парашют, по сути, обманув своего президента.

И всё же в начале 1960 года, когда стало ясно, что встреча на высшем уровне в Париже приобретает благоприятную перспективу, президент вновь запретил полеты, правда, не исключая возможности еще одного-двух по его особому разрешению.

Эйзенхауэр относился к разведывательным полетам с крайней осторожностью. О них знал ограниченный круг лиц, непосредственно занимавшихся этой работой. До сведения политиков программа «У-2» не доводилась. Достаточно сказать, что в Белом доме о возобновлении и прекращении полетов знали, помимо самого президента, только помощник по национальной безопасности и одновременно офицер связи с Военным министерством полковник Эндрю Гудпейстер и его заместитель Джон Эйзенхауэр (он работал в штате отца с 1957 года, причем основной его задачей было ознакомление президента с текущими данными разведки). Поэтому сообщение «Нью-Йорк таймс», что американцам известно о строительстве советской ракетной базы в горах Средней Азии, стало для Дуайта неприятной неожиданностью. В мемуарах Д. Кистяковского читаем: «Президент был крайне зол и долго говорил о том, что у некоторых людей отсутствует лояльность по отношению к собственной стране»^{806}.

Зато у других людей лояльность, казалось, переливалась через край. В ответ на заявления президента о готовности прекратить ядерные испытания были устроены слушания в Конгрессе, на которых именитый ученый Э. Теллер убеждал законодателей, что имеющиеся системы контроля не вполне надежны, а русские в любом случае найдут способы обмануть доверчивых западных политиков и военных и продолжат совершенствование ядерного оружия. Он использовал почти неотразимый аргумент — что испытания необходимы для подготовки использования ядерной энергии в мирных целях. Теллер выдвигал самые экстравагантные проекты — аккумуляции тепла в подземных пещерах с помощью ядерного взрыва, создания крупной гавани в северной части Аляски, пробивания огромных тоннелей через горные массивы и т. п. При рассмотрении оказывалось, что все эти проекты либо нереализуемы, либо крайне невыгодны экономически. Но к его мнению прислушивались конгрессмены, военные и, что особенно беспокоило Эйзенхауэра, руководство ЦРУ.

Заявляя, что на карте СССР для разведки остается немало белых пятен, ЦРУ требовало увеличения числа разведывательных полетов. На совещании у президента 2 февраля 1960 года А. Даллес с помощниками буквально вступили с ним в бой. Эйзенхауэр настаивал, что данные о советских ракетах, предоставленные Хрущевым во время встречи в Кэмп-Дэвиде, верны, поскольку подтверждаются снимками с самолетов «У-2». Он опасался, что его репутация пострадает, если как раз во время подготовки четырехсторонней встречи на высшем уровне один из самолетов-шпионов потерпит крушение «и его могут представить на обозрение в Москве»^{807}. И — как в воду глядел.