Эйзенхауэр. Солдат и Президент

На следующий день утром подразделения 101-й воздушно-десантной дивизии рассеяли толпу, при этом произошли только мелкие инциденты (одного мужчину ткнули штыком), и под охраной военных девять учеников-негров вошли в здание центральной школы и занимались в классах целый день. В центральной средней школе было введено совместное обучение. Такой результат, которого сторонники сегрегации поклялись не допускать, стал возможен благодаря распоряжениям Эйзенхауэра. Фаубус вынудил Эйзенхауэра дать прямой ответ на вопрос: могут ли губернаторы южных штатов использовать вооруженную силу, чтобы воспрепятствовать интеграции в школах? Но поскольку Фаубус поставил этот вопрос в контексте полного отрицания решений федерального суда, он оставил Эйзенхауэру единственный выбор — действовать. Эйзенхауэр не мог, поступив иначе, оставаться президентом. Но для того чтобы он начал действовать, его надо было прижать к стенке, и в критический момент он остался верен президентской клятве. В ходе этих событий он убедил большинство белых южан: чтобы воспрепятствовать интеграции, они не могут использовать силу.

Кризис медленно затихал. Фаубус продолжал во всеуслышание отрицать решения суда, однако к 14 октября ситуация нормализовалась, и это позволило Эйзенхауэру отозвать половину солдат регулярной армии и освободить от федеральной службы 80 процентов солдат национальной гвардии. На следующей неделе Браунелл осуществил свое давнее намерение выйти в отставку и вернуться к частной практике; это был акт, который помог охладить страсти, поскольку многие южане видели в Браунелле главного злодея. К 23 октября негритянские ученики посещали среднюю школу уже без охраны военных. В ноябре были выведены последние подразделения 101-й дивизии. Национальные гвардейцы остались под федеральным контролем до конца учебного года, то есть до июня 1958 года. В сентябре этого года Фаубус сделал то, чего так опасался Эйзенхауэр, — закрыл центральную среднюю школу (она была вновь открыта уже как школа совместного обучения осенью 1959 года).

События, связанные с Литл-Роком, были для Эйзенхауэра "мучительными сверх меры" *26. Когда кризис миновал, события эти превратились, однако, в нечто большее, чем очаг раздражения, поскольку на них наложился другой кризис в системе американского образования, и на этот раз причиной его были русские.

В жизни Эйзенхауэра не раз случалось, что осень становилась для него периодом разочарований. В 1942 году он увяз в грязи в Тунисе, в 1943 году — в Италии, в 1944 году — вдоль Западной стены *. В 1954 году во время осенних выборов он утерял контроль в Конгрессе. В конце сентября 1955 года он перенес первый инфаркт. В сентябре 1956 года был Суэц, а в сентябре 1957 года — Литл-Рок. Для одного человека этого списка более чем достаточно, однако мрачный перечень продолжал расти. 4 октября 1957 года Советский Союз запустил на орбиту первый искусственный спутник ("путешествующий компаньон"). Это впечатляющее достижение было "полной неожиданностью" для Эйзенхауэра и его Администрации. Но, как признается Эйзенхауэр в своих мемуарах, "самой большой неожиданностью... была степень обеспокоенности общества" *27.

[* Укрепления на линии немецкой обороны во Франции.]

У него не было предлога сослаться на неожиданность близкой к истерике реакции американской прессы, политиков и общественности на запуск спутника. Он сам неоднократно говорил при обсуждениях американской программы создания ракет, что межконтинентальные баллистические ракеты (МБР) имеют значение скорее как психологический фактор, чем военное оружие. Он предвидел: когда МБР русских будут полностью готовы, это вызовет в американском народе испуг, почти панику, так как одна мысль о том, что противник может послать ядерные боеголовки через океан и уничтожить американские города, способна дать волю не поддающимся контролю тревожным настроениям. Но одно дело предвидеть, и совсем другое — переживать это в реальности. Поэтому Эйзенхауэр был просто потрясен столь острой реакцией американцев на событие в СССР.

Да, Эйзенхауэр предвидел то состояние страха, которое возникло после запуска спутника. Но что действительно явилось для него неожиданностью, так это ложность некоторых предположений, лежавших в основе американской политики, которая в связи с запуском спутника лишила американцев чувства самоуверенности. В течение двенадцати лет после победы во второй мировой войне американцы считали само собой разумеющимся, что их страна была не только самой богатой, самой свободной и самой сильной в мире, но и имевшей лучшую систему образования и достигшей самого значительного научно-технического прогресса.