Эйзенхауэр. Солдат и Президент

12 января доктор Джордж Кистяковский, украинец по происхождению, химик, член Консультативного совета по науке при президенте, предупредил Эйзенхауэра, что русские, по его сведениям, имеют определенное количество МБР, находящихся в оперативной готовности. Эйзенхауэр предполагал, что это именно так и есть, но он все же сомневался, вряд ли этих ракет столько, а точность их попадания такова, что они причинят большой ущерб. "Он спросил, — свидетельствует Кистяковский, — могут ли Советы выпустить ракеты с ядерными зарядами на Америку и какая после этого сложится ситуация. Возможность их уничтожения все еще остается открытой. Он мысленно задал себе вопрос, допустим ли такой способ ведения войны; он допускал, что таким способом можно разрушить значительную часть промышленного потенциала страны, но ответный удар будет такой силы, что война потеряет смысл"*45.

В том далеком 1956 году большинство ученых, которые впоследствии стали членами Консультативного совета по науке при президенте, выступали против дальнейшего проведения испытаний, наиболее активным среди них был Киллиан. Весной 1958 года Киллиан и другие ученые вновь пришли к заключению, что запрещение испытаний принесет пользу Соединенным Штатам и что относительно небольшое количество контрольных постов (180) позволит обнаруживать все подземные взрывы, за исключением взрывов самой малой мощности. Это заключение было тем фундаментом, который лежал в основе согласия Эйзенхауэра на ведение переговоров в Женеве и на одностороннее приостановление испытаний.

Но как только ученые заняли официальные должности советников президента, некоторые из них, и прежде всего Киллиан и Кистяковский, начали сомневаться в правильности запрета на испытания. В конце декабря Консультативный совет по науке информировал Президента о том, что совет не в состоянии обнаружить подземные взрывы мощностью до двадцати килотонн, стало быть, потребуются тысячи контрольных постов на местах, обеспечивающих соблюдение условий всеобъемлющего запрета на проведение испытаний. Эйзенхауэр, по понятным причинам, пришел в ярость, так как знал: требование о многократном увеличении контрольных постов даст русским возможность утверждать, что их обманули, и так как терпеть не мог получать недостоверную информацию и — ещё хуже — - принимать решения и вечере такой информации.

Но он считал, что должен согласиться с мнением ученых. Поэтому 5 января 1959 года американская делегация на переговорах в Женеве, сообщив результаты последнего аналитического исследования, выдвинула требование об увеличении контрольных постов. Русские отказались даже обсуждать представленные данные, и переговоры вновь зашли в тупик. Эйзенхауэр поручил Киллиану образовать новый комитет (совет) с целью установить, каким образом можно обеспечить надежный контроль при меньшем количестве контрольных постов.

16 января Маккоун пришел к Президенту с просьбой дать разрешение Комиссии по атомной энергии на постройку нового реактора, с помощью которого можно увеличить производство атомных бомб в соответствии с требованием Министерства обороны. Эйзенхауэр взорвался, он считал, что не может быть никаких "требований до тех пор, пока нет его одобрения, кроме того, он не видел смысла в ускорении производства по сравнению с существующим темпом — почти две бомбы в день. Он заметил, что военные из министерства; ставят "себя в исключительное положение — они и так имеют все, чтобы уничтожить любую возможную цель в мире плюс еще троекратный резерв". Он сказал: "Схемы поражения целей просто фантастичны". Эйзенхауэр видел график проектируемого роста накоплений американского атомного вооружения до 1968 года, согласно которому количество атомных бомб может быть охарактеризовано только как "астрономическое". "Вскоре, — продолжал он, — мы начнем понимать, как нелепо поступали прежде, и вот тогда мы будем пытаться осуществить сокращение".

Эйзенхауэр закончил такими словами: "Мы слушаемся советов наших страхов" — и порекомендовал помнить, "что существует такая вещь, как здравый смысл"*46.