Ёкай

Сидя в кафе, она видела девушку издалека, так что не могла с уверенностью сказать, именно она ли вышла не так давно с Тульской. Та, вроде как, тоже была невысокой, худенькой и темноволосой, но вот лицо с такого расстояния разглядеть не было возможности. Да и мудрено ли перепутать двух азиаток? Шумно выдохнув через нос, Дарья вернула телефон Стёпе.

– Что-то эта Егорова не очень на китаянку смахивает. Хотя и раскосая.

– У неё это, – Степан нахмурился, сосредотачиваясь. – Папа нерусский. А мама русский. Русская.

– Поняла.

Дарья поставила на плиту кастрюлю с водой, включила конфорку. Степан, похоже, за целый день не удосужился не только приготовить поесть для неё, хотя в этом-то не было ничего необычного, но и сам ничего не ел.

– А фамилия у неё… Стёп, достань пельменей из морозилки! А фамилия у неё чего обычная? Мамину взяла?

Степан послушно направился к холодильнику, долго напряжённо вглядывался в камеру морозильника. Наконец, выудил из нескольких упаковок замороженных полуфабрикатов нужную, подал Дарье и уселся на стул. Колени у него мелко подрагивали.

– Бессмысленный тварь… – прошептала девушка и повторила вопрос, повысив голос: – Стёпа! Фамилия почему русская у неё? Мамину взяла?

– Кто?

Парень поднял на собеседницу взгляд. Глаза у него были мутные, но он усилием воли прогнал сонную одурь, тряхнул головой и ответил более или менее связно:

– Фейк у неё. Стесняется. У неё там что-то странное… – он поводил рукой в воздухе, будто погладил невидимого кота. – Чего-то там у неё с геями связано.

– С геями?

Дарья фыркнула и повернулась к Степану спиной, показывая, что разговор окончен. Тот, впрочем, не проявил по этому поводу никаких эмоций – так и продолжил сидеть, тупо глядя в ведомые лишь ему одному дали, раскрывшиеся на грязном старом линолеуме кухни.

*

Соня шагала по знакомым с детства местам, уже второй раз за две недели, и поражалась тому, как похожи эти улицы на мух, застывших в янтаре. Такие районы есть в каждом городе, в любой стране мира. Их не любят показывать туристам. Торговые центры и высотки-стекляшки окружают эти диковатые места, теснят их громом музыки и блеском стекла, но они не сдают позиции. Сталинский ампир прочно вцепился в землю. Гнетуще высокие, массивные здания, покрытые трещинами и грязью, не покинут этот уголок Москвы, казалось, никогда.

Тот же ветер, который трепал Соне косы, которые она заплетала перед школой, выл в арках домов и носил по тротуарам мятые пакеты. Те же деревья, безжалостно кастрированные гастарбайтерами, беспомощно размахивали куцыми ветками, призывая равнодушных людей на помощь.

Но что было жутче всего – девушка прекрасно понимала, что история района тянется куда дольше, чем она могла помнить. С послевоенных времён, когда первые здания, вросшие потом в нестройные ряды новостроек, проклёвывались из-под земли, отзываясь на песни жадных до жизни людей, переживших всемирную бойню и уверенных: дальше будет только лучше. Но дальше лучше не стало. Жизнь вошла в колею. Разбросанные тут и там строения превратились в улицы, улицы сплелись в районы. Набрала обороты стройка. Развернулась в полную мощь ситценабивная фабрика. Распахнула ворота больница. А грязно-рыжие дома пропитались духом маленького замкнутого сообщества, держащегося непонятно на каком социальном клею.

Жизнь шла своим чередом, но каким-то образом спотыкалась на этом месте. Как будто оно было прикрыто пожелтевшим от времени оргстеклом. Годы, даже десятилетия, тут всё оставалось по-старому. Да, расцвели на углах продуктовые «Магнолии», закрылись пивнушки со столами на тротуарах, уступив «Кружкам» в полуподвалах, из раскрытых по летней жаре окон полилась совсем другая музыка, но всё же…

Всё же пьяный хохот, оглашающий вечерние скверы, драки в сырых подворотнях и скользкое чувство опасности, мурашками пробегающее по спине, остались теми же, что и полвека назад. Теми же, что и в Сонином детстве. Девушка шла, приминая не сметённые с тротуара прелые листья подошвами ботинок, опустив голову на грудь, и даже не обращала внимания на то, куда она идёт. Ноги несли её сами. Все дворы и переулки, все арки вспомнились ей моментально. Ростки современного мира были слишком куцыми и чахлыми, чтобы сделать местность неузнаваемой.

Краем сознания Соня отмечала, что некоторые дома расселили и, судя по всему, подготовили под снос. Но это ничего не значило: они стояли, бестолково пуча забитые картоном глаза окон, годами, ожидая, когда же до них дотянутся ковши экскаваторов. Но строители не спешили, и о том, что могло происходить за обшарпанными стенами, оставалось только догадываться. Догадываться и передёргивать плечами от отвращения.

С головой нырнув в воспоминания, Соня словно переродилась, вернувшись на несколько лет назад. Она сгорбилась, плечи её подались вперёд и печально опустились. На лице возникло напряжённое выражение. Ладонь, в которой был зажат маленький глиняный амулет, покрылась липким потом. Казалось, что вот-вот вынырнет из подворотни компания парней, и вслед ей полетит окрик, сопровождаемый весёлым смехом.