Екатерина Арагонская. Истинная королева

– Именно это я и хотела услышать! – радостно отозвалась Мария. – От хорошей еды вам станет лучше.

Екатерина сомневалась в этом, но сделала вид, что верит.

– Где вы будете спать? – спросила она Марию. – Можете разделить ложе со мной, если хотите?

– Если мессир Шапуи займет кресло, – согласилась Мария.

– Разумеется, – ответил Шапуи, – но теперь, когда леди Уиллоуби здесь, в моем присутствии больше нет необходимости, и мне нужно ехать, так как я могу быть более полезным вашему высочеству в другом месте.

– Не уезжайте пока, – попросила Екатерина. – Ваше общество доставляет мне такое удовольствие, что я начинаю лучше себя чувствовать.

– Тогда я побуду еще немного, – с улыбкой ответил посол.

Шапуи был готов к отъезду. Он пришел попрощаться.

Екатерина натянула на лицо бодрую улыбку.

– Приятно видеть ваше высочество повеселевшей, – сказал он.

– Все благодаря вам и Марии.

– Я оставляю вам двух человек, они окажут вам поддержку и будут сообщать мне о состоянии вашего здоровья.

«Один из них, наверное, молодой человек, переправлявший письма, которые я отдавала Элизе», – предположила Екатерина, заметив, как просветлело лицо ее фрейлины.

– Тогда всего вам хорошего. – Екатерина протянула руку для поцелуя.

Ей хотелось расплакаться и молить Шапуи остаться, но она крепилась и не стала смущать посла чувством вины из-за необходимости уехать.

Шапуи припал на колено, взял ее руку в свои ладони и пылко поцеловал. Когда он поднял взгляд, в глазах его стояли слезы.

– Вы самая добродетельная женщина из всех, кого я знал, и самая великодушная. Но, ваше высочество, вы слишком доверчивы и поспешно наделяете людей своими достоинствами, а вот причинить кому-нибудь хоть малейший вред, даже если это пошло бы на пользу, не спешите.

Екатерина выдавила из себя еще одну улыбку:

– Вы опять подбиваете меня разжечь войну? Мой надежный, верный друг, неужели вы никогда не оставите это? Я не отступлюсь от того, что уже не раз говорила. – (Шапуи печально взглянул на нее.) – Была ли я права? – задала ему вопрос Екатерина. – Верно ли поступала, противясь тому, что считала вредным? Даже если из-за этого проистекло много неприятностей? В последнее время я часто спрашиваю себя об этом. Мне необходимо быть в ладу со своей совестью.

– Никогда не сомневайтесь в этом, ваше высочество. Мир был бы более приятным местом, если бы в нем существовало больше таких людей, как вы. А теперь прощайте. Да поможет вам Бог и да восстановит Он ваше здоровье! Будьте уверены, я не забуду о своем обещании присматривать за принцессой.

– Прощайте, дорогой друг! Благодарю вас!

Екатерина смотрела ему вслед, зная, что никогда больше не увидит его. Одинокая слеза медленно сползла по ее щеке.

По крайней мере, теперь с ней была Мария. Она взяла на себя труд руководить четырьмя девушками и давать им разные поручения. Екатерина подозревала, что Элиза немного сердится, ведь столько времени она прекрасно обходилась без этого, но вслух девушка ничего не говорила и без возражений согласилась быть ответственной за удовлетворение личных нужд Екатерины. Марджери и Бланш обязали готовить еду, а Марджери, кроме того, велели продолжить варку травяных снадобий, потому что Мария считала их полезными для своей госпожи. Исабель, которую заставили встряхнуться, должна была следить за доставкой всех необходимых вещей с кухни и из любых других мест и еще постоянно теребить ленивых паршивцев из левого крыла дома, чтобы те мигом поднимались и брались за дело, если потребное ей не доставляется вовремя.

Екатерина могла просто лежать, наблюдать за всем и слушать, потому что теперь у нее едва хватало сил поднять руку. Сердцебиения и приступы удушья усилились, как никогда. Сердце Екатерины иногда стучало с такой частотой, что она боялась, как бы оно не разорвалось. Ей всегда было холодно, и ее бил озноб, не важно, насколько тепло было в комнате. Руки и ноги у нее всегда леденели.

Она умирала и знала это. Никто не мог оправиться от такой тяжелой болезни. Несмотря на это, Екатерина сохраняла спокойствие и ни на что не жаловалась. В каком-то смысле уход из этого мира, полного невзгод, станет облегчением. Печалила Екатерину только мысль о Марии, которая останется без матери и без друзей, и еще о Генрихе, любовь к которому никогда в ней не утихала. Из всего, что она любила в этом мире, труднее всего ей было расстаться с дочерью.

Нужно было, пока не поздно, составить завещание. Екатерина попросила перо и бумагу, призвала епископа Лландаффа, чтобы тот все записал, и Марию с Элизой в качестве свидетелей. Потом она продиктовала свою последнюю волю: