Екатерина Дашкова

Ее дядя Панин, исходя из методологии Монтескье в «Духе законов», считал, что Россия не вписывалась ни в один из типов правления: «Государство не деспотическое, ибо нация никогда не отдавала себя государю в самовольное его управление… Не монархическое, ибо нет в нем фундаментальных законов; не аристократия, ибо верховное в нем правление есть бездушная машина… на демократию же и походить не может»^{691}. Тогда что? В рамках заявленной схемы Россия двигалась от деспотии к монархии, для которой недоставало только фундаментальных законов.

Монологом о Петре I Дашкова напоминала, что такие законы были — Уложение Алексея Михайловича 1649 года — значит, страна уже являлась монархией, но из-за реформ Петра I потеряла этот статус — качнулась к деспотии. О том, что подобное движение возможно, корреспондентку предупреждал на примере Франции Дидро.

Когда-то княгиня предполагала, что Екатерина II вернет Россию на путь истинный, разумеется, призвав подругу в помощницы. Но императрица, напротив, провозгласила себя продолжательницей дел великого преобразователя. Монолог Дашковой о Петре I — скрытое напутствие государыне: не будь деспотична, не меняй законов, не уничтожай привилегии дворян, очисти русский язык… Княгиня ставила Екатерине II политические условия. Поздновато, если учесть мольбы о карьере сына. Негласный договор был уже заключен, но наша героиня считала себя вправе расширять требования.

В Вене с Дашковой встретился император Иосиф II и около часа говорил с путешественницей наедине, без протокола. Память об этом событии была сохранена своеобразным способом. До сих пор в загородной резиденции Шенбрунн в огромном Зале церемоний можно видеть цикл монументальных полотен Мартина ван Мейтенса, посвященных свадьбе Иосифа II и Изабеллы Пармской. Картины создавались в 1760–1765 годах, а позднее в них вносились кое-какие дополнения. Так, после выступления в Вене чудо-ребенка Моцарта, которого Мария Терезия даже держала на руках и осыпала поцелуями, было решено запечатлеть малыша и его покровителя архиепископа Колоредо на картине «Вечерний концерт в Бальном зале» («Серенада в Редутских залах»). Для этого часть не слишком важных гостей затерли, а на их место вписали священника и маленького Вольфганга Амадея. Любопытно, что по левую руку от Моцарта, через три фигуры, у самого края картины, показана дама, точно сошедшая с гравюры Г.И. Скородумова 1777 года. Ее прическа и одежда не соответствуют моменту. Волосы зачесаны выше, чем у других жен-шин, а вместо открытого придворного платья с декольте и кружевной накидкой, которыми щеголяют знатные гостьи, — меховая душегрейка. Подчеркнем: это единственная женщина в мехах во всем зале. На голове у дамы газовая наколка, восходящая к чепцу на миниатюре О. Хамфри 1770 года или портрету Д. Гарднера 1776–1780 годов из собрания Уилтон-хауса. Вероятно, маленький Моцарт — не единственный, кого, по желанию августейших заказчиков, увековечили в данном произведении искусства.

В Берлине старый хитрец Фридрих II, еще не утратив надежду вернуть вес в русских делах, принял Дашковых с помпой. Он даже разрешил княгине присутствовать на военных маневрах, чего обычно не делал для женщин. Оставалось только догадываться, как семья, совершившая триумфальный круг по Европе, будет встречена дома.

«Жертва деликатности»

Весной 1782 года Дашковы вернулись в Россию. Особняка в столице у них не было. Поэтому Екатерина Романовна направилась в Кирианово, где стоял летний дом. Здесь княгиня прожила до глубокой осени, вынеся наводнение, сырость и холод.

В одном из писем старому сотруднику дяди — Д.И. Фонвизину — она иронизировала: «У нас же пристойных трактиров не завелось, а то бы хотя новое зрелище представила — в столице ее величества двора ее статс-дама, а притом русская уроженка, в трактире домком живущая! По дорожной привычке в трактир въехала! Теперь же в подражание ее подвластных кочующих народов и за неимением палаток, остается в карете на улице жить!»^{692} Кажется, княгиня смеется, но с раздражением и претензией. Трижды повторенное «ее» указывает на адресата колкостей. Императрицу. «Конечно, Е.Р. Дашкова желала более достойной для себя встречи»^{693}.

Триумфальных ворот?

Возможно, у Екатерины Романовны не было денег на наем приличного жилья? Но, едва приехав, она начала через отца Романа Илларионовича торговать новую деревеньку, не сошлась в цене — «по сту рублей душа» дороговато — и «отложила попечение»^{694}.