Екатерина Дашкова

Эти сцены под пером княгини выглядят очень возвышенно: «Я не сочла себя вправе противиться ее решению, опираясь на свой материнский авторитет, но со слезами и с самой безграничной нежностью просила ее остаться со мной. От горя, граничащего с отчаянием, я заболела; зная расточительность своей дочери, я предвидела роковые последствия ее шага»^{762}. Выяснение отношений привело к тому, что мать отказалась видеть Анастасию, хотя та и навещала ее. «Она обещала мне не оставаться в Петербурге и жить либо с родными своего мужа, либо в имении». Очень трудный шаг для молодой дамы. «При такой ее жестокости и открытом неповиновении, — писала княгиня брату, — я совсем не уверена, что она не пойдет на то, чтобы позабавиться с риском или даже злым умыслом моими мучениями или даже смертью».

Значит, речь все-таки шла не об уговорах, а об отказе повиноваться. Княгиня грозила: «Я открою мое сердце Ее Величеству и не сомневаюсь ни на минуту, что Ее Величество, видя мои мучения, посоветует ей сделать то, к чему обязывает ее долг дочери — уступить»^{763}.

Примечательные слова. По закону, родитель мог формально пожаловаться на неповиновение ребенка, и того, в зависимости от тяжести содеянного, ждали монастырь или тюрьма. Однако, став замужней женщиной, Анастасия уже не принадлежала матери, ее нельзя было вернуть домой. Сам собой вставал вопрос о приданом. Коль скоро Анастасия возвращалась к мужу, его предстояло выплатить. «Я очень расхворалась, — писала княгиня, — судороги и рвота причинили мне разрыв около пупка, и я вскоре так ослабела, что моя сестра и мадам Гамильтон боялись за мою жизнь. Я не узнавала улиц, когда меня возили кататься, и не помнила ничего, кроме горя, доставленного мне дочерью»^{764}.

Состояние Дашковой очень показательно. Много позже Марта Уилмот будет сообщать, что княгиня буквально высасывала людей во время разговора, особенно детей: «Она как бы выжимает содержимое, энергично и весьма естественно, подобно тому как соковыжималка выжимает сок из овощей»^{765}. Возможно, уход из ее дома энергичной, хотя и безалаберной дочери, в близком контакте с которой Екатерина Романовна прожила долгие годы, плохо подействовал на здоровье княгини. Она не так уж преувеличивала, написав брату 19 марта 1784 года: «Ты бы за меня испугался».

«Словарь»

Воспитательные эксперименты Дашковой не вызывали у императрицы доверия. Именно поэтому Екатерина II избегала привлекать подругу к своим реформам в области образования. Княгиню даже ни разу не пригласили в Смольный монастырь, а ведь во Франции наша героиня с позволения Марии Антуанетты ездила в Сен-Сир, и ей было что рассказать об оригинале этого образовательного учреждения.

Но нет. Екатерина II хотела направить усилия мадам директора совсем в другое русло. «Однажды я гуляла с императрицей по саду в Царском Селе; разговор коснулся красоты и богатства русского языка. Я выразила удивление, что императрица, будучи сама писательницей и любя наш язык, не основала еще Российской академии, необходимой нам, так как у нас не было ни установленных правил, ни словарей». В качестве примера Дашкова привела Французскую и Берлинскую академии. Государыня ответила, что мечтает об этом, но, к ее стыду, дело еще не начато. Княгиня составила план. «Каково было мое удивление, когда мне вернули мой далеко не совершенный набросок… утвержденный подписью государыни»^{766}.

Чья это была инициатива? Судя по «Запискам» — самой Дашковой. Получив указ о назначении президентом, она проговорилась императрице: «…у меня уже готовы и суммы, необходимые на содержание Российской академии, придется только купить для нее дом». По подсчетам княгини, хватило бы и пяти тысяч рублей, которые Екатерина II ежегодно выделяла «из своей шкатулки» на переводы классических авторов. «Прежние директора… смотрели на них как на свои карманные деньги». В тот же день наша героиня получила от государыни шесть тысяч рублей на новую звезду. Кажется, между ними царило полное согласие.

Однако в реальности назначение на пост президента последовало более чем через два месяца после описанного разговора — 30 октября. Значит, Екатерина II думала, и думала основательно. О чем? Как переподчинить и влить в новое учреждение структуры, которые занимались сходным делом до Дашковой.

Из мемуаров следует, что Российская академия возникла на пустом месте. Но на деле предшественники были. С 1735 по 1738 год работало Российское собрание при Академии наук, где подвизались Ломоносов и Тредьяковский. В 1771 году было основано Вольное российское собрание при Московском университете, которое ставило своей целью широкую публикацию русских авторов, а через их книги приобщение публики к ценностям родного языка. Одновременно в Северной столице при академии работала группа переводчиков, которые должны были подготавливать тексты античных и современных европейских писателей для отечественного читателя. Это «Собрание, старающееся о переводе иностранных книг на российский язык» в 1783 году влилось в Российскую академию.