Екатерина Дашкова

Державин слишком уж прямо общался в стихах с царицей, словно у него и не было посредников. Есть и другая версия знакомства Екатерины с «Фелицей». В то время когда Козодавлев передал оду Дашковой, статс-секретарь Безбородко уже показал государыне стихи, которые попали к нему через приятеля, архитектора Н.А. Львова. Ода понравилась Екатерине II до слез: «Читаю и плачу, как дура». Дашкова поместила «Фелицу» на первой странице «Собеседника», сразу после своего юношеского стихотворения к портрету императрицы, тоже полного похвал. Такой поступок указывал на безусловную уверенность в доброжелательном отношении государыни^{806}.

Стало быть, княгиня заранее знала, что ода угодна. И ее шаг был продиктован не личной инициативой, а восторженным отношением монархини. Но Гавриил Романович вспоминал почему-то нападки. На упрек Фелицы в лести он отвечал:

Довольно без тебя поэту
За кажду мысль, за каждый стих
Ответствовать лихому свету
И от сатир щатиться злых!

О каких сатирах речь? Сразу после «Фелицы» в «Собеседнике» появилось знаменитое «Послание к слову “так”» — самое сильное литературное произведение Дашковой. Оно имеет внутреннюю, нравственную перекличку со стихами Державина.

Написанное разными размерами, а местами и прозой, «Послание…» точно пробует формы выражения мысли, свойственные русскому языку, и не желает оставаться в жестких рамках одной из них. Оно посвящено теме «таканья», столь вредной для общества. Потакание — нравственный изъян как сильных мира сего, которые требуют соглашательства с самыми вздорными своими мнениями, так и слабых, подчиненных людей, не способных возразить очевидной глупости или подлости.

Лишь скажет кто из бар: ученье есть вредно,
Невежество одно полезно и безбедно;
Тут все поклонятся, и умный, и дурак,
И скажут, не стыдясь: конечно, сударь, так…

Этот пассаж, как и многие другие, роднит «Послание» с грибоедовским «Горем от ума». Нет сомнения, что поэт не просто читал «Собеседник», а многое почерпнул в этом журнале. Сравним, например, «Ученость, вот чума, ученость, вот причина…».

А похвалы старому доброму прошлому, так раздражавшие обоих авторов! «Как посмотреть да посравнить/ Век нынешний и век минувший./ Свежо предание, а верится с трудом…» У Дашковой та же тема:

Иные, спать ложась, боялись в старину,
Чтоб утром не страдать за чью-нибудь вину;
Однако ж иногда те век свой похваляют,
А новы времена неправедно ругают.
Хотя покойно мы теперь ложимся спать,
Не опасаяся невинно пострадать;
Но если знатный раб, как будто сумасшедший,
Наш новый век бранит, а хвалит век прошедший,
Тогда ему подлец, и умный, и дурак
С поклоном говорят: конечно, сударь, так.

Грибоедов в пьесе не щадит уже и Екатерину II. А щадит ли Дашкова? Строки: «Кто любит таканье и слушает льстеца,/ Тот хуже всякого бывает подлеца» — несмотря на благонамеренный, монархический финал, воспринимались как упрек. Сам собой возникал вопрос: что же это за государыня, которая привечает льстецов, оставляя без внимания истинные таланты и заслуги?

Хоть тот пускай умнее,
Который обойден;
Но умный принужден
Стоять и дожидаться,
В передней забавляться
Надеждою пустой,
А за его простой
Его не награждают,
Лишь только презирают.
Другой пускай дурак,
Но, говоря все так,
Он чин за чином получает
И в карты с барами играет,
А тот в передней пусть зевает
За то, что он не льстец,
Не трус и не подлец.

Здесь и Молчалин, играющий с господами в карты, и Чацкий, которому чин нейдет, его удел — презрение, пустые надежды, зевки в передней… Но самое важное — здесь читатель видит Екатерину Романовну. Пока другие льстят, ее не награждают.

Величие в колике