Екатерина I

Раньше Петр был неразлучен с Меншиковым. После выздоровления светлейшего он избегал с ним встреч, и если они все же происходили, то были кратковременными и на людях.

Так, встреча Меншикова с Петром 30 июля продолжалась лишь четверть часа, следующие две встречи состоялись две недели спустя, 14 августа: одна длилась час, другая 15 минут. Непродолжительный разговор состоялся 17 августа. К этому надобно прибавить еще две встречи, одна из которых состоялась во время литургии и поэтому, видимо, не сопровождалась беседой, а другая — 9 августа — проходила во время осмотра итальянского дома, подаренного Петром невесте. Не подлежало сомнению, что между князем и императором наступило охлаждение, что последний избегал свиданий с невестой и тяготился опекой будущего тестя. Современники, имевшие доступ ко двору, отмечали похолодание в отношениях между женихом и невестой. Еще 25 июля 1727 года Маньян писал, что «с некоторых пор» замечено «крайнее равнодушие молодого царя к княжне, его невесте, с которой он уже видится очень редко, не желая допускать в своих прогулках и иных развлечениях никого, кроме одной великой княжны, сестры его, и иногда принцессы Елизаветы».[120] Два свидетельства Лефорта более лаконичны: «Петр совсем не любит своей невесты». В депеше, отправленной накануне падения Меншикова, Лефорт писал: «Любовь императора к своей невесте все более и более ослабевает».[121]

Равнодушие жениха к Марии заметил и ее отец. В конце августа Меншиков не удержался от упрека царю, что тот мало заботится о своей невесте. На это царь якобы ответил:

— Разве не довольно, что я в душе люблю ее, ласки излишни, а что касается до женитьбы, то Меншиков знает, что я не имею никакого желания жениться ранее 25 лет.

Впрочем, были свидетельства и противоположного содержания. 22 марта 1727 года, то есть еще до смерти Екатерины, Мардефельд доносил: «Князь Меншиков по внушению своего собственного честолюбия сумел заставить молодого великого князя полюбить свою вторую дочь и довести их отношения до такой искренности, что великий князь начал ее считать своей будущей супругой».[122]

Возникает недоуменный вопрос: почему царь избрал в супруги старшую дочь Меншикова? Частичный ответ на этот вопрос можно найти в депеше Лефорта от 21 июня 1727 года: «Он (Петр Алексеевич. — Н. П.) сделался женихом, чтобы только уступить Меншикову и отвязаться от его просьб; мне даже кажется, что последний дал знать ему через известную женщину, что, если он не исполнит желания покойной царицы, ему будет худо, о чем царь советовался со своею сестрою, и для собственного самосохранения решили так поступить».[123]

Не заметить наступивших изменений в отношении императора к нареченной невесте после своего выздоровления Меншиков не мог. Если даже допустить, что он ничего не подозревал о грозившей беде, то у него было немало прихлебателей, готовых донести до его ушей молву, ходившую среди придворных. Тем не менее Меншиков не предпринимает решительных шагов, чтобы обезопасить себя. То ли он до конца не поправился после болезни и лишился тех напористости и суровости, с которыми он, например, расправился с Толстым, Девиером и их сообщниками, или той предусмотрительности, с которой он вместе с Толстым подарил корону Екатерине I. То ли витал в мире иллюзий, надеясь, что все обернется к лучшему и состоявшаяся помолвка дочери сама по себе сделает свое дело. Или, может быть, обдумывал планы, как прибрать к рукам нареченного зятя и нанести удар по Долгоруким раньше, чем они сумеют расправиться с ним.

На первый взгляд может показаться, что теперь у него было больше возможностей, чем 28 января 1725 года, — он стал президентом Военной коллегии, адмиралом, генералиссимусом, тестем императора. Власти у него, несомненно, прибавилось. Но тогда он имел многочисленных сторонников и действовал от имени претендовавшей на трон Екатерины. Теперь же он оказался в одиночестве, был лишен сообщников, готовых привести в движение гвардию именем императора, корону которому вручил опять же он, а не ктолибо другой. Теперь от имени императора действовали его противники. Здесь вступала в силу магия царского имени, царистские иллюзии, которым были подвержены все слои общества, от селянина глухой деревни до столичного вельможи. Петр II являлся всего лишь орудием интриги, за спиной которого стояли взрослые и опытные интриганы.

Обычно падение Меншикова связывают с его покушением на прерогативы императорской власти, когда он действовал вопреки воле Петра, проявлявшего расточительность.

Все описываемые иностранными дипломатами эпизоды относятся к августу — началу сентября 1727 года. Маньян доносил в августе: «Как-то на днях царь был восприемником одного ребенка от купели, и при этом случае выказал некоторую щедрость; тогда князь, обнаружив неудовольствие, заметил довольно резким тоном, что было дано слишком много, так что, говорил он, всего неделю тому назад он выдал царю 200 рублей, и уже больше ничего у него не осталось».[124]