Екатерина I

30 августа Меншиков отмечал свои именины. Список гостей возглавляли адмирал Сиверс, несколько генералов, завсегдатаев в приемной и «прочие господа морские офицеры». Среди присутствующих не было ни одного министра. Не почтил вниманием своего нареченного тестя и Петр. Праздник, всегда проводившийся с необыкновенной пышностью, в присутствии императора или императрицы, теперь прошел заурядно. Не сгладили впечатления и несколько залпов солдат Черниговского полка, построенного по этому случаю.

Чем же занимался Меншиков в Ораниенбауме с 19 августа по 5 сентября?

Ничем особенным. Жил как жил. Даже самое скрупулезное изучение «Повседневных записок» не обнаруживает никаких признаков его беспокойства и тревоги. Распорядок дня оставался прежним, и своим привычкам светлейший не изменял. Вставал, как и раньше, в обычное для себя время, слушал дела, «крепил» подписью документы. В ожидании аудиенции в приемной толкались военные и придворные чины. Не расставался Меншиков и со своей привычкой спать после обеда. Иногда Ораниенбаум навещали «персоны». 20 и 28 августа он принимал Феофана Прокоповича, несколько раз его навестили члены Верховного тайного совета Апраксин, Головкин, Остерман и Голицын. 5 сентября в Ораниенбаум пожаловал Остерман, с которым в течение часа разговаривал «тайно». После этого, как сказано в «Повседневных записках», Меншиков посетил царя. Однако тот, надо полагать, не пожелал с ним встретиться, ибо обычно сообщается время, потраченное на беседу; на этот же раз отмечено лишь, что «путь восприял сухим путем в Санкт Питербурх».

Визит Остермана наверняка носил разведывательный характер, ибо предшествовал нанесению решающего удара. Возможно, Меншиков жаловался на Петра, отбившегося от рук и к нему совершенно охладевшего, на праздное времяпрепровождение, а барон утешал своего собеседника.

Маньян так оценил поведение Остермана в эти критические дни: «Так как невероятно, чтобы Остерман, приверженец князя Меншикова, не принимал участия в заговоре, то есть основание думать, что или князь Меншиков не должен был полагаться, как он, по-видимому, делал, на привязанность и благодарность этого министра или этот последний рассудил, что заговор против князя Меншикова слишком могуч для того, чтобы основывать свою личную безопасность на князе».[133] Это мнение представляется нам убедительным.

Два отступления от принятого распорядка во время пребывания Меншикова в Ораниенбауме все же удается уловить: князь реже развлекался игрой в шахматы и карты. За шахматный столик в Ораниенбауме он садился только дважды. Напротив, он чаще, чем прежде, пребывал в одиночестве, погруженный в свои мысли.

Последнюю надежду на примирение с императором князь возлагал на освящение построенной им в Ораниенбауме церкви. Он много раз навещал ее, видимо, гордился убранством, ибо накануне освящения показывал ее голштинскому министру. Для большего благолепия Меншиков заблаговременно, еще 31 июля, отправил в Москву нарочного с предписанием немедленно выслать «басистого» протодиакона и одного певчего.

Освящение церкви состоялось 3 сентября. На празднование прибыли Апраксин, Головкин, Голицын, но среди гостей, увы, не было главного лица, ради которого были затеяны торжества, — Петра II. Не было и Остермана. Меншиков поссорился с ним во время последнего визита — он грозил сослать барона в Сибирь за то, что тот будто пытается обратить царя в лютеранскую веру.

Отсутствие на освящении церкви императора конечно же не обрадовало князя. Но если бы на церемонии отсутствовали и члены Верховного тайного совета, то это вызвало бы у него сильное подозрение и тревогу. Противники князя, по-видимому, решили своим присутствием усыпить его бдительность. Они по-прежнему улыбались, пытаясь скрыть приближение часа своего торжества, когда всемогущий временщик будет низвержен и превращен в арестанта.

Неизвестно, какими соображениями руководствовался Александр Данилович, когда 5 сентября выехал из Ораниенбаума в Петербург. Возможно, он рассчитывал на поддержку гвардии — но, конечно, для борьбы не с самим императором, а с его окружением, настраивавшим против него юного царя. Впрочем, эта версия не находит подтверждения ни в одном документе.

Бесспорно, однако, что в голове светлейшего роились планы использовать против своих недоброжелателей силу.

Иначе зачем ему было отправлять курьера к командующему украинской армией фельдмаршалу князю Михаилу Михайловичу Голицыну с письмом следующего содержания: «Изволите ваше сиятельство поспешать сюда, как возможно на почте, и когда изволите прибыть к перспективной дороге, тогда изволите к нам и к брату вашему князю Дмитрию Михайловичу Голицыну прислать с нарочным известие… дабы ваше сиятельство прежде всего изволили видеться с нами».