Екатерина I

Вскинул руки, хохотнул, потом обмяк в кресле благодушно. Позвенел ложечкой в чашке.

– Ладно, не нам решать. Кесарю кесарево. Угостил бы я вас музыкой, дорогой мсье, отличной музыкой… Вот кончится траур, милости просим!

Девочку обидели.

Она плачет навзрыд, орошая слезами кукол. Их отбирают, кладут в сундук. Значит, правда – её увезут. Почему? Король рассердился?

За что? За что?

Ей около семи, но на вид меньше. Рыжеватая, хрупкая, с веснушками на хлюпающем носу, она разжалобила придворных. Пытаются утешить. В Мадриде соскучились, зовут домой. Но Мадрида она не помнит. Дом её здесь, в Париже.

– Так я не буду королевой?

– Будете, ваше высочество. Потом…

Прячут глаза, обманывают. Где же король? Не идёт, даже проститься не хочет.

Впоследствии ей расскажут, каким громким событием был её отъезд, какое волнение вызвал в столицах Европы. Людовик нарушил помолвку. Испанская инфанта Мария Виктория де Бурбон, которую две дюжины нянек, наставниц воспитывали для трона, отправляется на родину. Девочка плохо выросла за четыре года во Франции, узка в бёдрах, вряд ли подарит здоровое потомство.

Король свободен.

Покамест юноша увлечён фрейлиной двора, девицей де Сане. Ему пятнадцать лет. Политика его не трогает – задача регента объясниться с Испанией, уладить досадное кви про кво[280].

В Мадриде взрыв возмущения. Толпы требуют отомстить за поруганную честь династии, страны. Объявлена война, к Пиренеям двинуты полки.

Известия достигли Петербурга через месяц – в середине марта. Кампредон примчался в Зимний, испросил срочную аудиенцию. Его провели в «конторку» Петра, холодную, мрачную. Истекли три недели глубокого траура – Екатерина ещё скорбит, лиловые шторы затеняют комнату. Самодержица вошла, одетая по-домашнему, в меховой душегрее, села в кресло покойного супруга за широкий запылённый письменный стол. Гнетущая лиловость легла на её страдальческое лицо.

Заговорили по-шведски. Первые же слова посла заставили сменить эту маску – появилось удивление, затем радость.

– Война с Испанией неминуема, ваше величество. Англичане на данном фронте не выступят, – уточнил Кампредон– Надежда исключительно на вас. Франция счастлива будет вступить в дружбу с вашей великой страной. И принять воинов славной армии, победившей Карла Двенадцатого.

Грудь царицы поднималась бурно

– Куракин пишет мне… Пишет, что помолвка короля аннулирована. Инфанты нет в Париже.

Дипломат вздохнул.

– Да, наконец-то… Разделяю ваши чувства. Редкие качества принцессы Елизаветы, её ум, образование делают её достойной во всех отношениях.

– Давно слышу, маркиз.

– Его величество уклонялся от женитьбы. Теперь, придя в возраст… Избавленный от стеснительного обязательства…

Царица нетерпеливо топнула.

– Портрет принцессы Елизаветы в спальне короля, у изголовья. Его величество в восторге.

– Счастлив должен быть, – изрекла самодержица. – Где ещё в мире такая невеста!

Сочиняя, дипломат проницательно понял, что Екатерина, воспитанница пастора, сентиментальная провинциалка, думает не только о политике, предначертанной царём. Знойной страсти в чертогах Франции желает она для своей дочери.

– Восхитительная пара… Мечтаю, ваше величество, искренне мечтаю поздравить новобрачных.

Невольно увлёкся. Царица рывком запахнула душегрею, молнию метнула в посла.

– Попробую вам поверить. Но если обманете… Мои солдаты обожают царевну. Вы поняли?

Детали договора, отправки войск министры обсудят, она поручит сегодня же. Уверена совершенно – препятствий не будет.

– Я прижала француза, – сообщила царица Данилычу. – Под мой каблук.

– Ой ли, матушка!

Лёд на Неве пока держит: весть обежала Питер стремглав. Князь узнал от Остермана – императрица вызвала его и канцлера Головкина. Оба не могут прийти в себя. Немец, стеная и охая – опять привязалась простуда, – нагрянул к светлейшему. Авось повлияет… Данилыч, усмиряя нервический припадок, нюхал олений рог – в мыльню лезть уж некогда было.

– Хвалишься, матушка… А может, тебя прижали? Ф-фу, беда мне с тобой… Сердце прыгает.

Прижал руку к груди.

– Ж-жестокий ш-шеловек, – произнесла Екатерина.

Вот так всякий раз. Жестокий, не хочет счастья Елизавете. Теперь обнадёжена – пошлём полки и сыграем свадьбу. Русские штыки-де тому порука… Воевать на Пиренеях, шутка ли? В Персии увязли, в казне шаром покати. Сейчас не о приращении земель надо печься, а наоборот – сокращать вооружённые акции до поры до времени…

– Поклонились нам… Лестно, вестимо… Пойдём на испанцев, мать моя, пойдём. И на Австрию, гляди! А как же! За кого Испания ухватится? Спелись уже…

– Алек-сан-др… – и её величество заложила пальцами уши.

– А солдат одеть не на что, – продолжал Данилыч, повысив голос. – Наги и босы.

Пальцы скользнули вниз, к ожерелью из крупных аметистов. Сняли. К носу князя кинулись тёмно-лиловые камни.

– На! Одевай солдат!

Стащила перстень с пальца. Потянулась к поставцу, открыла ларец с женской рухлядью.

– Держи!

Бросила забористое голландское ругательство – матросское, с уст Петра. Спорить бесполезно. Светлейший поник головой.

– Воля ваша…