Екатерина II без ретуши

В первые три года царствования моего, усматривая из прошений, мне подаваемых, из сенатских и разных коллегий дел, из сенаторских рассуждений и прочих многих людей разговоров, не единообразные об единой вещи установленные правила, что законы, по временам сделанные в соответствие тогдашних умов расположения, многим казались законами противоречащими, и что все требовали и желали, дабы законодательство было приведено в лучший порядок, – из сего вывела я себе в уме заключение, что образ мыслей вообще, да и самый гражданский закон, не может получить поправления инако, как установлением полезных для всех в империи живущих и для всех вообще вещей правил, мною писанных и утвержденных. И для того начала читать, потом писать «Наказ» комиссии уложения. Два года я и читала, и писала, не говоря о том полтора года ни слова, но следуя единственно уму и сердцу своему, с ревностнейшим желанием пользы, чести и счастия империи и чтоб довести до высшей степени благополучия всякого рода живущих в ней, как всех вообще, так и каждого особенно. Преуспев, по мнению моему, довольно в сей работе, я начала казать по частям статьи, мною заготовленные, людям разным, всякому по его способности, и между прочими князю Орлову и графу Никите Панину. Сей последний мне сказал: «се sont des axiomes à renverser des murailles»[8]. Князь Орлов цены не ставил моей работе и требовал часто, чтобы тому или другому оную показать. Но я более одного листа или двух не показывала вдруг. Наконец заготовила манифест о созыве депутатов со всей империи, дабы лучше сознать каждой округи состояние. Съехались оные в Москве в 1767 году, где, быв в Коломенском дворце, назначила я разных персон, вельми разномыслящих, дабы выслушать заготовленный наказ комиссии уложения. Тут при каждой статье родились прения; я дала им волю чернить и вымарать все, что хотели. Они больше половины из того, что написано было мною, помарали, и остался наказ уложения, яко оный напечатан. Я запретила на оный инако взирать, как единственно он есть, то есть правила, на которых основать можно мнение, но не яко закон, и для того по делам не выписывать яко закон, но мнение основать на оном дозволено. Комиссия уложения, быв в собрании, подала мне свет и сведения о всей империи, с кем дело имеем и о ком пещись д́олжно. Она все части закона собрала и разобрала по материям и более того бы сделала, ежели бы турецкая война не началась. Тогда распущены были депутаты и военные поехали в армию. Наказ Комиссии Уложения ввел в единство правила и в рассуждения, не в пример более прежнего. Стали многие о цветах судить по цветам, а не яко слепые о цветах. По крайней мере стали знать волю законодавца и по оной поступать.

Из письма Екатерины II Д'Аламберу (1717–1783; французский ученый энциклопедист):

Я хотела Вам послать некоторую тетрадь, но потребуется время, чтобы сделать ее разумной; притом же она еще не окончена. Если Вы ее одобрите, то я тем останусь довольна. Вы из нее увидите, как там я на пользу моей империи обобрала президента Монтескьё, не называя его. Надеюсь, если бы он с того света увидал меня работающею, то простил бы эту литературную кражу во благо двадцати миллионов людей, которое из этого последует. Он слишком любил человечество, чтобы обидеться тем; его книга служит для меня молитвенником.

Из письма Екатерины II Фридриху II (1712–1786; прусский император):

Сообразно желаниям вашего величества, я вручила сегодня вашему министру, графу Сольмсу, немецкий перевод «Наказа», данного мною для преобразования законов России. Ваше величество не найдете там ничего нового, ничего неизвестного для себя; вы увидите, что я поступила как ворона басни, сделавшая себе платье из павлинных перьев. Во всем труде мне принадлежит лишь распределение предметов по статьям и в разных местах то строчка, то слово; если бы собрали все, прибавленное туда мною, я не думаю, что вышло бы свыше двух-трех листов. Большая часть извлечена из «Духа законов» президента Монтескьё и из сочинения «О преступлениях и наказаниях» Беккария.

Из монографии «История Екатерины Второй» Александра Густавовича Брикнера:

Укажем вкратце на характер и содержание «Наказа», который был сначала напечатан на русском языке и роздан членам Большой Комиссии.

На главной части сочинения (§ 1–526) показано число: «Москва, 30 июля 1767 года» – день открытия Большой Комиссии. В ней заключаются в 20 главах размышления о России, о монархической власти, о законах, наказаниях, народном хозяйстве, о воспитании, о наследственном праве и суде и расправе, о населении и о кодификации. Первое дополнение «о полиции» (§ 527–566) означено числом «Петербург – 28 февраля 1768»; второе «о расходах, доходах и о государственном управлении» и пр. (§ 568–653) – «Петербург, 8 апреля 1768 года».