Екатерина II, Германия и немцы

Вернувшись в Дармштадт, он поведал Софии де Ларош, что, будучи в России, не решался открыто излагать свои впечатления в письмах[836]. Не написал он о них и впоследствии, однако многочисленные детали не оставляют сомнений в том, что за отполированным фасадом он разглядел нужду и несвободу: «Для того чтобы поверить, насколько счастье и беды окружающих людей зависят от общественного устройства, нужно увидеть его вблизи»[837]. Ученые ГДР в последнее десятилетие ее существования установили, что Мерк серьезно интересовался проблемами России еще до приезда в Петербург, а приобретенный опыт помог ему впоследствии компетентно рецензировать книги о России в ведущих немецких журналах[838]. Так – видимо, вскоре после 1765 года, – он написал работу на конкурс, объявленный русским Вольным экономическим обществом. Главным вопросом конкурса была проблема собственности крестьянина на землю: полезнее ли для государства, когда крестьянин обладает таким правом, или же выгоднее, если он владеет лишь движимым имуществом? Его неоконченный и не опубликованный при жизни труд оказался одним из самых острых антикрепостнических произведений, написанных до Французской революции. Ожидая решения проблемы от «философии на троне», Мерк тем не менее распространял понятие всеобщего блага и на крестьян. Он полагал, что «естественный порядок» может быть восстановлен лишь в том случае, если их освобождение будет сопровождаться выделением земли в собственность. Не сомневался Мерк и в праве угнетенных на восстание против насилия и рабства[839]. В 1779 году он, не называя имени Екатерины, сравнил узурпаторов – Цезаря, Августа и Кромвеля – с Пугачевым: «Их путь к престолу лежал, как и у него, – мимо виселицы…»[840] А в одной из рецензий, говоря о «громадных архитектурных предприятиях, осуществляемых в столице в это правление», он напоминал о том, что «все это происходит в стране, где узаконено рабство, где одновременно можно согнать на работу 20 тысяч человек, не выплачивая им, как принято у нас, поденного жалованья». С одобрением отзываясь о личном беспокойстве Екатерины о школах, он критиковал неравенство в доступе к образованию для «классов простолюдинов и дворян», отсутствие внимания к подбору преподавателей и «военное рабство», а также преобладание англичан во внешней торговле, беспорядочную вербовку колонистов, «дурное управление в отдаленных провинциях» и так далее[841]. Он предостерегал и сожалел о намерении своих друзей Ленца и Иоганна Георга Форстера поступить на русскую службу[842]. За участие в «свите юных рыцарей», сопровождавших ландграфиню в Петербург, ему был присвоен чин дармштадтского военного советника, однако эта честь не восполнила горечи утраты, понесенной маленькой германской столицей и ее культурной жизнью со смертью великой ландграфини весной 1774 года. Не застал Мерк по возвращении из России и «чувствительного круга»[843].

Если в силу своего низкого ранга Мерку удалось сохранить роль стороннего наблюдателя, то известный своими политическими произведениями, возглавлявший с 1772 года все государственные коллегии Гессен-Дармштадта Мозер находился в значительно более сложном положении. Ландграф Людвиг IX поручил ему воспрепятствовать переходу невесты в православие, а также выторговать для него как отца невесты «территорию (Distrikt) в государстве», лучше всего Курляндию или Эстляндию, в управление. Мозер еще до отъезда в Россию проштудировал российское государственное право, рассчитывая убедить своего государя отказаться по крайней мере от второго из двух крайне неудачных замыслов. Он безошибочно отметил, что его намерение наталкивается, прежде всего, на два препятствия: во-первых, ландграфу пришлось бы принять присягу и стать «истинным подданным Российской империи», которой «абсолютно неведомо обычное для европейских держав феодальное устройство и не существует ничего, кроме монарха и раба, а российский князь является точно таким же рабом, как последний крестьянин». Во-вторых, ввиду нехватки рабочих рук нет никакого резона с экономической точки зрения управлять той или иной провинцией: колонизационная политика российского правительства ясно показывает, «что императрица потратила немало миллионов лишь на то, чтобы прикупить для России людей». Мозер призывал ландграфа подумать о том, что своими требованиями он ставит под удар «удачный исход всего дела», рискуя самой возможностью породниться с российским императорским домом[844].