Екатерина II, Германия и немцы

Однако главные надежды Екатерина возлагала на сотрудничество Миллера в издании татищевской Истории Российской, порученном ее секретарю Адаму Васильевичу Олсуфьеву. Прибегнув к помощи Палласа, она сумела заставить уже довольно пожилого императорского историографа взяться за последнюю и самую ответственную корректуру оставшихся томов. Осознавая в полной мере этот свой долг, Миллер в последние месяцы своей жизни тесно сотрудничал с Олсуфьевым, однако в своей переписке они должны были учитывать, что они – один в Петербурге, другой в Москве – располагали двумя рукописями, имевшими серьезные разночтения[673]. Заботясь о своей репутации, в начале января 1783 года Миллер счел необходимым оправдаться перед императрицей в связи с серьезной задержкой, возникшей после публикации третьего тома Истории в 1774 году. В частности, он обвинял Николая Ивановича Новикова – арендатора университетской типографии, которому в прежние годы оказывал помощь в публикации исторических документов, – в том, что тот вздул цены на типографскую работу, по сравнению с 1779 годом, «в ущерб наукам». Он не видел «лучшего способа» для «устранения новиковской монополии и благоприятствования выпуску добрых книг», кроме как учреждения им, Миллером, с высочайшего императорского соизволения собственной типографии «под патронажем Архива» и привлечения владельцев других типографий – например, Фридриха Мейера или Бернгарда Теодора Брейткопфа, или их обоих, «in Compagnie»[674]. Бесспорно, такие аргументы свидетельствуют о добросовестности Миллера, однако вполне обоснованными назвать их трудно. Не боявшемуся идти на риск Новикову-издателю приходилось при расчете цен учитывать возникавшие нередко убытки. Во всяком случае, у него были все основания счесть издательские затраты на выпуск многотомной татищевской Истории, в основу которой был положен широкий пласт источников, довольно высокими при том, что рассчитывать на хороший спрос на нее в России не приходилось, а само издание, осуществлявшееся безо всякого государственного пособия, должно было еще и принести прибыль[675]. В результате Кабинет императрицы взял на себя издержки на выпуск тиража в 1200 экземпляров. Однако и после 15 января 1783 года, когда указом императрицы были разрешены вольные типографии, собственного печатного станка в Московском архиве тем не менее заведено не было. Четвертый том Истории Российской Татищева вышел в 1784 году, но не в типографии Московского университета, а в издательстве Петербургской академии[676].

Личное содействие Екатерины изданию Истории Татищева само по себе является достаточным подтверждением тому, что значение этого труда было для нее очевидно. Действительно, необъятное исследование Татищева задолго до своего выхода в свет оказывало воздействие на историографию. Так, после смерти великого ученого в 1750 году его рукописью, хранившейся в Академии в Петербурге, пользовались Миллер и Ломоносов, знавшие Татищева лично, позднее – Шлёцер и Щербатов[677]. Уже в 1760 году Бюшинг попросил Миллера «раздобыть для него перевод российской истории господина Татищева для немецких читателей»[678]. Во время второго приезда в Россию в 1767 году Шлёцер рекомендовал незамедлительно выпустить книгу Татищева, предложив себя в качестве издателя и заявив о своей готовности «пожертвовать российскому патриотизму» «собственную честь»: «Татищев – русский, он отец русской истории, и пусть весь мир знает о том, что русский, а не немец сломал лед в изучении русской истории». Однако в ответ на его предложение Иоганн Каспар Тауберт, распоряжавшийся в качестве советника академической канцелярии наследием историка, назначил редактором Миллера, представив намерения Шлёцера в превратном свете[679].

Екатерина также ценила Татищева больше всех остальных историографов России, во всяком случае выше Ломоносова и Щербатова: «История Татищева – совсем другое; это был ум человека государственного, ученого и знающего свое дело»[680]. У нее имелись не только опубликованные тома Истории Российской, но и – к неудовольствию издателей – она держала у себя рукописи Татищева во время подготовки четвертого тома[681]. Сверх того, все известные до сих пор факты указывают на то, что труд Татищева мог послужить важнейшей базой и ориентиром для ее Записок касательно Российской истории. Миллер же был незаменим для императрицы как посредник между ней и трудом Татищева.