Екатерина II и ее мир: Статьи разных лет

В отчаянной попытке сохранить контроль над тем, что он именовал «богатейший кусок моего наследства» («das reichste St"uck meines Erbes»)^{635}, в начале сентября того же года Фридрих II отправил в Петербург своего племянника и наследника принца Фридриха Вильгельма. Убежденные, что союз с Пруссией и дальше останется краеугольным камнем российской внешней политики, министр иностранных дел Никита Иванович Панин и его воспитанник великий князь приняли принца со всем радушием. По словам прусского посланника Иоганна Эйстаха (Евстафия) фон Герца, Панин «поведал двум принцам все детали их будущего сотрудничества, и они поклялись в нерушимости своей дружбы, равно как и в союзничестве между двумя государствами»^{636}. Удовлетворенный Панин заявил, что его дипломатическая система, известная как «Северный союз»[217], была теперь настолько прочна, что даже его собственная смерть не смогла бы ей повредить^{637}. Другие иностранные дипломаты тоже сообщали о дружественности встреч между двумя наследниками, однако считали нужным добавить, что раздраженная происходящим императрица изъявила желание избавиться от принца, и чем раньше, тем лучше^{638}. Ей не нужны были более ни Пруссия, ни союзничество с ней.

Новость о смерти Марии Терезии в конце ноября вызвала в Петербурге большое волнение. Поскольку Иосиф теперь правил Габсбургской империей один, он был волен преследовать собственные цели. Это и был тот удобный случай, которого дожидалась Екатерина. Император послал своему представителю в Петербурге депешу, сообщавшую о его желании установить более теплые взаимоотношения с Россией. Курьер, посланный императрицей в Вену с соболезнованиями, нес с собой в ответ и ее слова о том, что и в самом деле пора уже восстановить тесные связи, некогда объе динявшие две империи^{639}. В свою очередь, в январе 1781 года Кобенцль представил черновой вариант формального предложения о союзничестве. Австрия требовала дополнительной российской помощи в случае войны с Пруссией. В ответ Россия запросила более активного содействия австрийцев в случае войны с Турцией^{640}. Ни та, ни другая сторона не сочли притязания потенциального партнера чрезмерными.

Панин не слишком скрывал свое недовольство таким поворотом событий. Союз с Австрией, доказывал он, приведет к непрерывным военным действиям^{641}. Всеми силами он пытался противостоять заключению договора: не давал императрице доступа к документам и тайно поставлял информацию о происходящем прусскому посланнику^{642}. Слухи о его действиях дошли до Екатерины; та взорвалась. Большой любви к Панину она никогда не испытывала, однако до тех пор находила его полезным. Стоило ему перестать действовать в соответствии с ее ожиданиями, и от его полезности не осталось и следа. Поэтому от дальнейшего участия в переговорах она решила его отстранить. Осознавая все нарастающую двусмысленность своего положения, в конце апреля 1781 года Панин испросил и получил четырехмесячный отпуск[218]. Без его участия и без участия Коллегии иностранных дел русско-австрийский договор был заключен посредством обмена письмами в мае и июне того же года^{643}. Императрица славила свой новый союз: «…утренняя заря прекрасного дня. Когда мрак ночи исчезает, тогда является утренняя звезда»^{644}.

* * *

Вводя в действие «Северный союз» в 1763 году, Панин заявил прусскому посланнику, что он и его дипломатическая система составляют единое целое и что, если один падет, не устоит и другой^{645}. Спустя каких-то семнадцать лет он повторил эти слова другому прусскому посланнику. Он не откажется от своей системы, сказал он Герцу, потому что слишком стар, чтобы привыкать к чему бы то ни было другому^{646}. Стремясь обеспечить преемственность своей политики, он убедил великого князя в том, что союз с Пруссией жизненно важен для безопасности России. Особых усилий для этого не потребовалось, поскольку Павел Петрович и так был благорасположен к этому союзничеству. Снова и снова клялся он в дружбе прусскому королю. Во время Войны за баварское наследство он даже добровольно вызвался повести свой полк в бой бок о бок со своим «дядей» и героем^{647}. Было очевидно, что наследник российского престола и впрямь сын своего отца.