Екатерина II и ее мир: Статьи разных лет

Первое влиятельное и прозорливое суждение о социально-экономическом состоянии послепетровской России составил Шарль Луи де Секонда, барон де ла Бред и де ла Монтескьё. Конечно, его умозаключения о России в «Духе законов» основывались на знаниях, почерпнутых из вторых рук, — из записок путешественников и другой литературы, и относились к первой половине XVIII столетия. Тем не менее поставленные им проблемы были весьма существенны для анализа состояния русского общества, а поскольку эти суждения вышли из-под его прославленного пера, они, как мы еще увидим, сохраняли свое влияние на общественное мнение в течение всего столетия. В одном из самых острых и противоречивых пассажей Монтескьё описал представлявшийся ему порочным и трагическим круг, несомненно обрекавший Россию на вечную отсталость. Его вердикт в главе «Почему вексельный курс стеснителен для деспотических государств» звучит так:

Самая торговля противоречит этим законам. Народ там состоит из одних рабов — рабов, прикрепленных к земле, и рабов, которые называются духовенством или дворянством на том основании, что они — господа первых. Таким образом, в Московии нет третьего сословия, которое должно состоять из ремесленников и купцов^{405}.

Монтескьё, если коротко, считал недостаточное развитие городов и отсутствие третьего сословия составными частями более широкой проблемы — деспотизма, который якобы и низводил Россию до тех стран, где царила вечная бедность, экономическая и политическая.

Столь суровый приговор не мог не разжечь общественных страстей и не побудить к ответным репликам. Произошло и то, и другое. В 1760 году в Санкт-Петербурге анонимно вышла книга, озаглавленная «Русские письма» («Lettres russiennes»), что было очевидной аллюзией на «Персидские письма» самого Монтескьё. Написанная по-французски, эта книга, похоже, предназначалась главным образом для иностранцев. Это предположение еще более подкрепляется тем фактом, что ее автором был Фридрих Генрих Штрубе де Пирмон, чиновник Коллегии иностранных дел. Желая доказать, что Россия ни в коей мере не отличалась от других европейских стран, Штрубе пункт за пунктом опровергал аргументы Монтескьё, изображавшие Россию отсталой страной. Он утверждал, что данная французским философом оценка социально-экономической структуры России, равно как и ее формы правления, ошибочна: ведь «города и местечки в сей стране наполнены ремесленниками, купцами и различными людьми, не заключающимися ни в Дворянстве, ни в Духовенстве»[158]. Суть доводов Штрубе заключалась в том, что, вопреки Монтескьё, Россия вполне могла претендовать на наличие в ней третьего сословия, сопоставимого с тем, что существовало в других европейских странах (и по этой, а также и по другим причинам не могла быть отнесена к восточным деспотиям).

Полемический текст Штрубе случайно попал к Екатерине II в самом начале ее царствования, а может, незадолго до ее вступления на престол, и она исписала поля книги своими очень уместными комментариями — они сохранились и были впоследствии опубликованы. Какова же была ее реакция на его попытки защитить российскую модель развития? Хотя временами императрице и свойственно было смотреть на свое государство сквозь розовые очки, особенно когда дело касалось критики со стороны иностранцев^{406}, в данном случае она вынуждена была согласиться не со Штрубе, а с Монтескьё. Напротив цитируемых Штрубе слов Монтескьё об отсутствии в России третьего сословия она написала: «Петр Великий старался образовать это третье сословие», — подразумевая, что это ему не удалось. А подле утверждения Штрубе о том, что российские города кишмя кишат горожанами, она оставила сардоническую реплику: «Morbleu![159] это значит крепостными, или вольноотпущенными, или беглыми»^{407}. Ни в коей мере не склонная к самообману, императрица, похоже, прекрасно осознавала, что российские города и впрямь страдают от недостатка населения, способного составить третье сословие.