Екатерина Медичи

Если учесть, в какой обстановке взаимной ненависти разворачивалась полемика, желание королевы любой ценой умиротворить страну может показаться наивным и безнадежным, но вместе с тем требующим мужества. Дабы преуспеть в своем начинании, Екатерина готова была поступиться собственной гордостью, демонстрируя, как обычно в состоянии крайней необходимости, гибкость в общении с такими непримиримыми гугенотами, как королева Наваррская Жанна д’Альбре и главный проповедник французских кальвинистов Теодор де Без. В своем миротворческом порыве она умудрилась даже свести лицом к лицу герцога Гиза и Конде, ненавидевших друг друга, но разыгравших на глазах у нее комедию примирения. Екатерина играла по-крупному: совершая поступки, напоминавшие альянс с еретиками, она рисковала престижем католического короля, правителя католической Франции. Свою отвагу она черпала в собственной убежденности в том, что ей предначертано быть опорой королевства Валуа, воплощением которого служили ее сыновья. Непоколебимая вера в возможность умиротворения подданных без различия их религиозной принадлежности возвышала ее над бушевавшими во Франции страстями.

В Пуасси она пригласила шестерых кардиналов, отличавшихся друг от друга по своему характеру и образу мысли, но имевших одну общую черту: преданность дому Валуа, что позволяло надеяться на их готовность искать точки соприкосновения с оппонентами ради умиротворения королевства. Делегацию из двенадцати кальвинистских проповедников возглавил Теодор де Без. Все они отличались образованностью, красноречием, умением дойти до сердца человека — и кальвинистской непримиримостью. Сплотившись в единый блок, они были неуязвимы. Что хорошего можно было ждать от столкновения двух непримиримых религиозных доктрин, представители которых к тому же лично ненавидели друг друга?

И все же Екатерина надеялась на взаимную уступчивость оппонентов. 9 сентября 1561 года трапезная доминиканского монастыря в Пуасси на время превратилась в королевский конференц-зал. В глубине зала на трибуне, украшенной драпировкой с лилиями, восседали, самим своим присутствием подчеркивая важность происходящего, одиннадцатилетний король Карл IX, его мать, брат Генрих и восьмилетняя сестра Маргарита. Вокруг них сидели в парадном облачении прелаты и доктора богословия. В противоположном конце зала за парапетом стояли кальвинистские пасторы. Екатерина, в душе сочувствовавшая им, для отвода глаз подвергла их публичному унижению, не позволив им сесть. Начались прения, продолжавшиеся более недели. Как и следовало ожидать, они не привели к сближению ни доктрин, ни тех, кто эти доктрины исповедовал. Напротив, представители двух конфессий еще больше ожесточились друг против друга. Екатерине дорого обошлась ее миротворческая миссия: так никого и не примирив, она сама стала объектом ненависти. Не остался в стороне и папа Пий IV, заявивший, что королева, устроив это подобие церковного собора, нарушила прерогативу верховного понтифика. Через своего легата он сделал Екатерине строгий выговор за послабления врагам католической церкви. Екатерина от этого будто бы даже прослезилась, но от своей линии на поддержку мирного сосуществования двух религий во Франции не отказалась.

Прямым следствием прений в Пуасси явился отъезд Гизов. На сей раз они не просто покидали королевский двор, но затевали опасную авантюру с далекоидущими последствиями. Опасаясь, как бы все возрастающее влияние Колиньи на Карла IX не привело к превращению католической монархии Капетингов в кальвинистскую монархию с духовным центром в Женеве, они решили взять в заложники одного из членов королевской семьи, и не кого-нибудь, а брата короля, Генриха Анжуйского, который стал бы мощным орудием в их борьбе с еретиками за престол католической Франции. Исполнить это они решили руками своего приятеля, герцога де Немура. Применять насилие к брату короля было немыслимо, поэтому Немур попытался заманить юного Генриха льстивыми речами, но безуспешно, поскольку тот был уже под влиянием Колиньи. Когда же Немур спросил маленького хитреца, не кальвинист ли он, тот, не задумываясь, ответил, что исповедует религию своей матери. Этот уклончивый ответ ничего не говорил о его религиозной принадлежности (к какой религии в тот момент склонялась Екатерина?), зато не оставалось сомнений относительно того, что он послушен своей обожаемой матери. Немур попытался было убедить мальчика, что гугеноты замышляют заговор против королевской семьи, что ему, Генриху, грозит смерть, но заметил, что за драпировкой кто-то прячется, и тут же замолчал.