Екатерина Медичи

Продолжил обработку герцога Анжуйского его тезка Генрих, сын герцога Гиза Меченого. Мальчики знали друг друга с раннего детства, посещая один и тот же коллеж. Как и Немур, Генрих Гиз стал уговаривать принца поехать вместе с ними в Лотарингию, где его ждет приятная жизнь, не то что при дворе, где весь почет достается его брату-королю. В Лотарингии же к нему самому будут относиться как к королю. Была затронута чувствительная струна в душе герцога Анжуйского: он уже начал завидовать своему старшему брату, и в дальнейшем эта зависть будет только нарастать. Было отчего закружиться детской голове. Похищение намечалось на 31 октября 1561 года, когда Гизы отправлялись в свою вотчину. Глава клана герцог Гиз вел с собой конный отряд из шестисот всадников в полном снаряжении, готовых отразить любую атаку. Екатерина, наблюдавшая за сборами в дорогу, глаз не спускала со своего сына. Ее, имевшую повсюду глаза и уши, конечно же обо всем известили. Она видела, как Немур, наклонившись к ее дорогому мальчику, что-то шепчет ему на ухо. Королева тут же позвала Генриха, и тот без утайки выложил ей весь план Гизов.

Сколь бы ценные услуги ни оказывали Гизы короне Франции, сколько ни помогали ей самой в трудные времена, с этой минуты они стали для Екатерины врагами. Как могли они покуситься на ее дорогого сына! Слепая материнская любовь переполняла ее столь же слепой ненавистью к людям, с которыми соображения политической целесообразности заставят ее в дальнейшем если и не дружить, то, по крайней мере, ладить, постоянно имея при себе противовес им. В данный момент — Колиньи и Конде.

Мир, подготовивший войну

Показное унижение гугенотов во время прений в Пуасси было с лихвой компенсировано так называемым «Эдиктом веротерпимости», который Екатерина издала 17 января 1562 года. Отныне за гугенотами признавалось право исповедовать свою религию, правда, с некоторыми ограничениями. Так, они могли свободно собираться на свои проповеди в местах компактного проживания, в городах же, в которых они составляли меньшинство, это запрещалось во избежание эксцессов, подобных тем, что имели место в Париже и Орлеане. Там гугеноты должны были собираться для отправления культа вне городских стен. Строительство храмов в городах им по-прежнему запрещалось. Уступки гугенотам пока что были невелики, однако сам факт, что государство вступает в переговоры с ними, можно рассматривать как огромное достижение для них. Екатерина и ее канцлер Мишель Лопиталь надеялись, что представители двух конфессий постепенно научатся мирно сосуществовать, двигаясь в направлении толерантного общества под эгидой короля, у которого не будет надобности делить своих подданных на приверженцев мессы и тех, кто слушает кальвинистскую проповедь. Дабы успокоить католиков, Екатерина заявила, что ее дети будут воспитываться в католической вере, однако для непримиримых это служило слабым утешением: они видели, что реформатская религия признана государством. Парижский парламент упорно отказывался регистрировать эдикт, и королеве пришлось немало потрудиться, чтобы спустя месяц это все-таки было сделано.

И вправду, Екатерина шагнула слишком далеко вперед, учитывая драматизм ситуации, порожденной религиозным конфликтом. Памятуя о том, что в Пуасси именно теологи обеих конфессий торпедировали все ее миротворческие усилия, она, как суверенная правительница, рискнула показать, что не теология определяет политику государства. Главное для нее как государственного деятеля — судьба государства и законной королевской власти, стоящей выше групповых интересов. Нетрудно вообразить себе, какую ярость вызвал эдикт у папы и Филиппа II, обвинявших Екатерину в том, что она превращает Францию в королевство еретиков. Но она не дождалась доброго слова и от гугенотов, ради которых пошла на большой риск. Вскоре они по-своему отблагодарили ее.

Члены Парижского парламента в конце концов согласились зарегистрировать «Эдикт веротерпимости», но с оговоркой, что регистрируют его временно, до наступления совершеннолетия Карла IX, после чего этот вопрос подлежит пересмотру. Долгие препирательства, увенчавшиеся полууспехом, истощили силы Екатерины, и она отправилась в Фонтенбло, где всё напоминало ей о досточтимом тесте, Франциске I, и где она могла отдохнуть душой и телом, наслаждаясь творениями флорентийских мастеров и чудными пейзажами, забыть о пережитых унижениях и разочарованиях, отдавшись любимому увлечению — охоте. Однако всё обернулось иначе: не успела она добраться до Фонтенбло, как пришло известие об инциденте, вошедшем в историю под названием «резня в Васси».