Екатерина Медичи

— Надо полагать, что так, ваше величество, хотя никто не присутствовал при этой сцене.

— Благодарю вас, Лесдигьер, что вы пришли ко мне, — сказала Жанна некоторое время спустя, — ваш визит доставил мне приятное развлечение, и теперь я окончательно поправлюсь, потому что именно такой непринужденной и задушевной беседы мне как раз и не хватало все эти дни. Разве с адмиралом или с кем-либо еще могла я так мило поболтать?

Лесдигьер поднялся, чтобы уходить.

— Кстати, вы не собираетесь никуда уезжать в ближайшие дни?

— Нет, ваше величество. Правда, я намеревался привезти сюда свою дочь Луизу.

— Привезите ее, мне будет очень радостно ее видеть… Бедное дитя… С вашего позволения, Лесдигьер, я постараюсь заменить ей мать…

— Я был бы только счастлив, ваше величество…

— Поставьте меня в известность, если адмирал пошлет вас куда-нибудь или вы сами надумаете уехать.

— Я никуда не уеду без вашего на то соизволения.

— Ну что вы, вы неправильно меня поняли. Вы абсолютно вольны в своих действиях и влечениях.

— И все же я обещаю вам, что сразу же сообщу вам, согласно вашему желанию, как только мне придется покинуть Ла Рошель.

— Хорошо, граф.

— Позвольте мне откланяться, ваше величество.

И Лесдигьер ушел. Но как дорого дал бы он, чтобы увидеть сейчас, как Жанна, оставшись одна, зашлась в сильном кашле, потом согнала с колен собачонку, рывком поднялась с места, прошла через всю комнату и, остановившись у окна, принялась в бессильной ярости ломать пальцы на руках.

В коридоре Лесдигьера ожидал неизменный Шомберг, и, едва его друг спустился с лестницы, как он тут же подбежал к нему:

— Ну, что?

— Ни слова о любви.

— А что я тебе говорил?

— А я-то, глупец, вообразил себе…

— А глаза? Ее глаза, Франсуа? Ведь это зеркало женской души!

— В них не было ничего необычного.

— Ты хорошо в них смотрел?

— Я не сводил с нее взгляда.

— Значит, в прошлый раз тебе показалось.

— Я не мог ошибиться.

На что Шомберг, немного поразмыслив, философски изрек:

— Коли так, то она — охотник, а ты для нее — всего лишь загнанная добыча. И, как умный охотник, она ждет своего часа, который, и она уверена в этом, скоро наступит. Ты сам начинаешь верить, вот что ей нужно. Еще одно свидание — и ты окажешься в капкане. Это произойдет, быть может, даже раньше, чем ты думаешь.

Лесдигьер только вздохнул в ответ.

Глава 3 Визит коннетабля

В этот же вечер пришло известие о том, что в Ла Рошель направляется маршал Франсуа де Монморанси в сопровождении полусотни всадников. На другой день он должен быть уже здесь. И действительно, после полудня дозорный с башни сообщил, что вдали показался небольшой конный отряд, который неторопливо движется к городу по дороге из Ниора.

Высланные вперед двое трубачей возвестили, что у стен города ожидает коннетабль Монморанси с охраной. Поскольку соответствующие распоряжения на этот счет были уже отданы заранее, стражники открыли ворота, и новый коннетабль въехал в город в сопровождении своих всадников, на древках копий которых красовались знамена и вымпелы с лилиями царствующего дома династии Валуа.

И первым же, кого увидел Монморанси, был Лесдигьер во главе отряда гугенотов. Они подъехали друг к другу и улыбнулись как добрые старые знакомые.

— Так вот вы где теперь, граф, — произнес Монморанси, — а я-то уж думал, что больше не увижу вас или, во всяком случае, это произойдет очень не скоро. И Шомберг с вами? Право, вы оба — как Кастор и Полидевк: вчера католики, сегодня — гугеноты.

— Я рад вас приветствовать и видеть в добром здравии, монсиньор, — наклонив голову ответил Лесдигьер. — Но, признаюсь, чрезвычайно удивлен вашей осведомленностью по поводу моей персоны.

— Да ведь слухами земля полнится, Лесдигьер, — ответил коннетабль. — Но удивляться все же не стоит, ведь не о простом человеке идет речь, а о том, чье имя всего лишь год или два тому назад было на устах у всего Парижа.

— Что же сейчас, оно уже забыто?

— О вас по-прежнему говорят повсюду, так что вам стоит только вернуться в Париж, как толпы фрейлин начнут осаждать ваше жилище, капитан.

— Я не спешу туда, монсиньор, — ответил Лесдигьер. — Слишком мало веры у адмирала в добрые намерения королевы-матери, и пока он сам не решится показаться при дворе, мы, его верные слуги, останемся при нем.

— Значит, вы служите теперь ему?

— Я слуга нашей святой веры, монсиньор, за которую сражается адмирал.

— Браво, Лесдигьер. Видит Бог, как горько я жалею о том, что не вижу вас больше подле себя. Но я не осуждаю вас, ибо знаю, что с вами произошло. На вашем месте я поступил бы так же.

— Благодарю вас; я рад, что вы поняли меня и не сердитесь.

— Смею надеяться, мой храбрый гвардеец, что когда-нибудь все же вы вернетесь ко мне.

— Монсиньор, я всегда был и остаюсь вашим покорным слугой. Мой друг Шомберг готов заверить вас в том же.

Шомберг молча, склонил голову.

На этом их беседа закончилась, и они направились к замку, где уже ожидали коннетабля, привезшего, вероятно, какие-то важные известия, все вожди гугенотской партии.