Екатерина Медичи

— Слава богу! — с улыбкой сказал старшина и вложил шпагу в ножны: — А мы приняли вас за католиков и собирались всех перебить!

Все пятьдесят человек, как по команде, дружно взмахнули шляпами, убрав клинки.

— Так, значит, вы тоже протестанты? — Конжи облегченно вздохнул. — Признаться, мы думали, что напоролись на засаду.

— Это было бы и немудрено, — ответил старшина по имени Ла Брие. — Шайки этих фанатиков повсюду рыскают в поисках легкой добычи. Совсем недавно у нас произошла стычка с подобным сбродом.

— Надеюсь, вы одержали победу?

— Как видите! Мы разбросали их, как ветер разносит по полю скошенную сухую траву. Похоже, они направлялись в армию к брату короля, теперь их тела стали добычей воронов и волков. Но скажите, куда вы держите путь? Если хотите помочь адмиралу, то присоединяйтесь к нам.

— С удовольствием составил бы вам компанию, мсье, — ответил Конжи, — но вынужден исполнять обязанности конвоира и защитника своей госпожи.

— А кто ваша госпожа?

— Герцогиня Д'Этамп.

Гугеноты одобрительно загудели, было ясно, что им известно о причастности герцогини к Реформации.

— Так это она сидит в этой карете? Позвольте же нам выразить ей свои симпатии и почтение.

— Нет, мсье, это баронесса де Савуази, нам приказано было сопровождать ее к принцу Конде.

— Так вы побывали у принца Конде? Вы видели его самого и говорили с ним?

— Нет, мне довелось увидеть его только издали.

— Надеемся, он в добром здравии?

— В таком же, как и мы с вами, мсье.

— Слава принцу Конде! — крикнул де Брие.

— Слава! Слава! — хором закричали ополченцы из его отряда.

— Но почему же принц сам не участвует в сражении? — спросил де Брие.

— Этого я не знаю, — пожал плечами Конжи, — но, думаю, что наш адмирал и один справится; незачем рисковать двумя головами сразу.

— Это верно, — согласился Ла Брие. — Значит, вы не едете с нами?

— Нет, мсье, к нашему сожалению, мы должны вернуться в замок герцогини и доставить туда живой и невредимой госпожу баронессу.

В это время Камилла отдернула штору и выглянула из кареты. Ла Брие увидел ее, подъехал поближе и склонился в поклоне, не слезая с лошади:

— Мадам, примите наши уверения в самом нижайшем почтении к вам. Вы едете к герцогине Д'Этамп? Передайте ей наши самые сердечные приветствия. Пусть Бог продлит ее дни и пусть она вспомнит о нас в своих молитвах Господу.

— А как вас зовут, сударь?

— С вашего позволения отставной сержант де Ла Брие, списанный из армии по ранению. Мы все здесь такие, — и он обвел рукой свое воинство, — но, если наш адмирал бьется за веру, наш долг — быть в рядах его защитников, невзирая на возраст, раны и увечья.

И только тут Конжи обратил внимание на солдат, которых вел за собой Ла Брие. Это были уже старики и совсем еще юноши, которых их матери, обливаясь слезами, отправили в войско адмирала сражаться за веру. Многим из них, вероятно, не исполнилось еще и шестнадцати. Ветераны почти все были калеками: у кого-то не было руки и он держал меч в другой; кто-то был крив на один глаз, у некоторых были перевязаны головы, руки и ноги, а пропитанные кровью повязки красноречиво говорили о том, какие муки приходилось терпеть борцам за идеи Реформации. Что касается самого Ла Брие, то у него отсутствовала левая нога по самое колено, что и помешало ему слезть с лошади, когда он приветствовал даму из экипажа.

Они все, эти патриоты своей отчизны, ехали на поле брани, заведомо зная, что вряд ли вернутся живыми, но свято веря, что их жизнь или смерть принесут пользу общему делу, борьбе за истинную веру.

— Так, значит, битва уже началась? — с замирающим сердцем спросила Камилла, но думая теперь не о Конде, для кого она сделала все, что смогла, а о Лесдигьере, которого она уже давно не видела и не имела о нем никаких известий.

— Она продолжается, мадам, — ответил Ла Брие, — и, судя по всему, конец ее близок, ибо войско короля понесло огромные потери. Но оно еще держится, как сообщил вестовой, который прискакал в наш городок…

— Понесло огромные потери?.. — переспросила его Камилла и сердце ее упало.

Она побледнела и ухватилась рукой за дверцу кареты. Ее Лесдигьер… Она думала теперь только о нем. Что, если он погиб под копытами вражеских коней? А если ранен и о нем некому позаботиться? Нет, он должен остаться в живых ради нее, ради их любви, ради маленького ребенка, который остался сейчас во дворце Монморанси!..

Эта отважная, великодушная, бескорыстная женщина даже в минуту смертельной опасности и перед лицом неминуемой гибели, которая может настичь ее в любой момент, думала не о себе, а о том, кто был ей близок и дорог, кого она любила всем сердцем, кто в данную минуту, быть может, умирал и мучился оттого, что не может сказать ей последнего прощального слова.

Сержант, не обращая внимания на смертельную бледность Камиллы, продолжал:

— Так вот, он призывает всех, способных держать в руках оружие, помочь нашему адмиралу быстрее добить врага. Это близ городка Жарнак. Он давно уже ускакал, а мы теперь отправляемся вслед за ним. Прощайте, мадам, счастливой вам дороги. А нам надо спешить.