Екатерина Великая

Единственным, с кем Екатерина не сумела установить приятельских отношений, был Руссо. «Пламенный Жан Жак», как его называли, не раз с крайним раздражением высказывался о России. Согласно его построениям, цивилизация ломает естественного человека, до того жившего в первозданной простоте и гармонии с природой. Дикарь по натуре честен, благороден, добр, щедр и простодушен. Но стоит ему вкусить плодов современной культуры, как она начинает развращать его душу, он становился жестоким варваром. Нечто подобное произошло и с русскими в результате их приобщения к европейской цивилизации. Напрасно Екатерина предлагала Руссо переселиться в Россию и своими глазами увидеть плоды просвещения, сулила единовременное пособие в размере 100 тысяч ливров. Философ заявлял, что императрица пытается его «обесчестить», называл ее «тираном» и «не разбирающимся в средствах чудовищем», а относительно русских писал, что «их следует загнать обратно в леса, откуда они так опрометчиво выбрались». После смерти Руссо в 1790 году его жена Тереза, оказавшись в трудном положении, обратилась к Екатерине с просьбой о помощи. Ее письмо осталось без ответа^[858].

«Памятник моему самолюбию»

Львиная доля благодеяний императрицы предназначалась, конечно, Вольтеру. К началу их переписки Вольтера уже называли великим мыслителем, основателем целого философского направления. По своим убеждениям он был деистом, то есть обожествлял Мысль, считая Бога разумным первоначалом всего живого. Однако Вольтер находился в острейшей конфронтации с католической церковью, высмеивая фанатизм, невежество и ханжество римского духовенства. Его призыв «раздавить гадину» стал лозунгом французских безбожников, хотя сам философ никогда не симпатизировал атеизму. Не одобрял «фернейский мудрец» и социальных взрывов, которые, по его убеждению, вели к регрессу общества. «Если бы Бога не было, то его следовало выдумать», считал Вольтер, поскольку религия помогает «держать на цепи под страхом виселицы и ада» чернь, желающую, чтобы «богатые были ограблены бедными». Предотвратить революции, подобные Английской, когда народ сам «разорвет свои оковы», можно посредством просвещения и реформ, к которым должны стремиться мудрые государи. Республика никогда не провозглашалась Вольтером лучшей формой правления, напротив, «философия, облеченная монаршими полномочиями», — вот идеальное устройство для государства.

Такие взгляды были близки Екатерине. Именно на них она построила идеологию собственного царствования. Вольтер же в стремлении европейских государей получать от него наставления видел первые плоды просвещенной монархии. Своим поведением на троне русская императрица как бы подтверждала правильность политических построений философа. Они были нужны друг другу, и это создало прочную основу для сотрудничества.

Не были забыты и материальные выгоды. По высокой цене у Вольтера покупалась продукция его швейцарского часового завода. В виде гонораров за заказанные статьи Екатерина посылала в Ферне крупные суммы, меха, ювелирные изделия. После смерти философа императрица купила у его племянницы мадам Дени библиотеку покойного в семь тысяч томов, а поскольку католическая церковь отказывалась хоронить «безбожника» на родине, предложила принять прах «старого учителя» в России.

Зная, как чувствителен философ к лести, Екатерина не боялась переборщить. «О, как я люблю Ваши сочинения! По мне — нет ничего лучше их»^[859], — писала она. Или: «Я больше дорожу Вашими сочинениями, чем всеми подвигами Александра»^[860]. Вольтер не оставался в долгу, он называл императрицу «Полярной звездой», «Екатериной, затмившей святых Екатерин — Сьенскую и Александрийскую».

На наш взгляд, неосновательна мысль М. В. Нечкиной, будто Вольтер, прибегая к преувеличенным похвалам в письмах, высмеивал императрицу. Екатерина была чутким читателем, и не всякая лесть доставляла ей удовольствие. В 1781 году в руки государыни попала брошюра под названием «Похвала Екатерине Второй», изданная в Лондоне шестью годами ранее. «Кажется мне, что это какой-нибудь студент, желавший начертать пример для государей, — рассуждала Екатерина в коротенькой записке „Памятник моему самолюбию“. — Он, должно быть, очень мало образован и, несмотря на чрезмерные похвалы кстати и некстати, никакая книга не доставила мне более скуки»^[861]. Вольтер, в отличие от безвестного студента, прославлял императрицу «кстати» и настолько умело, что это не вызывало у нее ни скуки, ни нравственного протеста. Кроме того, формулы вежливости эпохи абсолютизма сильно отличались от современных, и если бы в письмах к монархам не появлялись льстивые обороты, их сочли бы грубыми.