Екатерина Великая

В то же время князь решительно возражал против заключения союза с Францией, в котором Екатерина и Безбородко видели возможность более успешного противостояния англо-прусскому блоку^[1302]. Светлейший предупреждал, что Франция находится в глубочайшем внутриполитическом кризисе и Россия не сможет на нее опереться. 5 июля, всего за несколько дней до штурма Бастилии, когда русский посол в Париже И. М. Симолин продолжал предпринимать усилия к заключению договора^[1303], а французский посол в Петербурге Сегюр уверял, что все перемены во Франции к лучшему^[1304], Потемкин писал императрице: «Франция впала в безумие и никогда не поправится, а будет у них хуже и хуже»^[1305]. Понадобилось всего девять дней, чтоб окончательно развеять иллюзии русской стороны о возможном союзе.

Все время пребывания Потемкина в Петербурге Екатерина чувствовала себя более спокойно и уверенно. Судя по запискам Храповицкого, прекратились частые слезы, тревоги, мелочные выговоры членам ближайшего окружения, вернулись прежние веселые замечания и остроты. Казалось, императрица обрела недостающую опору. 28 апреля двор перебрался в Царское Село^[1306], а 2 мая было получено известие о смерти султана Абдул-Гамида в Константинополе. «Как султан умер, то думать надлежит, что дела иной оборот возьмут»^[1307], — писала Екатерина Потемкину.

Начало новой кампании звало князя на юг. Императрица тяготилась мыслью о скором расставании. Она вновь оставалась одна, без ближайшего друга и советника. «Хотя и знаю, что отъезд твой необходимо нужен, однако об оном и думать инако не могу, как с прискорбием»^[1308], — признавалась Екатерина.

Глава четырнадцатая «КРАСНЫЙ КАФТАН»

Командующий прибыл в армию 22 мая^[1309]. Военные действия весны — начала лета развивались успешно, они были перенесены в Молдавию и Валахию, где русские войска одержали победу на реке Серет, после чего наступило временное затишье. В эти дни к Потемкину из Петербурга пришло известие о смешении А. М. Дмитриева-Мамонова с поста фаворита, повлекшее за собой серьезную перестановку политических сил при дворе.

«Краски не важные»

С годами появление рядом с пожилой государыней молодых красавцев-фаворитов выглядело все непристойнее. В памфлетной литературе, выпускавшейся главным образом во Франции, со вкусом повествовалось о разнузданных оргиях «Северной Кибелы». Пробовали перо и отечественные авторы. В рассказе «Седина в бороду, бес в ребро» Н. И. Новиков представил читателям женщину, «которую морщины и седые волоса достаточно обезобразили, но искушением беса ей все казалось, будто она в 18 лет. Наряды, румяны и белилы занимали всю ее голову, она не думала о должностях своих… ей беспрепятственно мечталось, будто молодые мужчины ею пленяются». Частная жизнь императрицы превращалась в публичный скандал, на котором можно было заработать и деньги, и репутацию бойкого публициста.

Между тем в 1789 году Екатерина пережила сильное личное потрясение. Ее вновь оставил возлюбленный. Стоило ли удивляться? Начав с неудач в юности, вряд ли можно надеяться побороть судьбу на склоне лет.

Горько оплаканного Ланского сменил Александр Петрович Ермолов, племянник близкого друга Потемкина В. И. Левашова. Новый «случайный» вельможа получил от покровителя прозвище «Белый негр» за чересчур курчавые волосы и слегка приплюснутый нос^[1310].

Связь Екатерины с Ермоловым не была ни прочной, ни особенно сердечной. Она походила на брак по расчету — императрица преследовала цель развеяться и отвлечься от пережитого. При первом же неудовольствии светлейшего князя Ермоловым пожертвовали без особого сожаления. Молодой человек совершил традиционный для большинства своих предшественников промах. Он решил, будто его влияния на Екатерину достаточно, чтобы избавиться от Потемкина и играть собственную политическую роль. Ермолов сделал несколько ложных шагов. Во-первых, сблизился с партией Воронцова — Завадовского; во-вторых, не без их подсказки передал Екатерине, втайне от Потемкина, письмо хана Шагин-Гирея из Калуги. Бывший владыка Крыма жаловался на то, что светлейший якобы утаивает суммы, предназначенные на его содержание^[1311]. Императрица отнеслась к делу без благосклонности, на которую рассчитывал Ермолов. В 1786 году он получил бессрочный отпуск и почти всю оставшуюся жизнь провел за границей.

Вскоре Екатерина обратила внимание на нового кандидата, Александра Матвеевича Дмитриева-Мамонова, дальнего родственника и адъютанта Потемкина. 20 июля императрица, Григорий Александрович и очередной «случайный» вельможа втроем пили чай. Мамонов подарил своему покровителю золотой чайник с надписью: «Более соединены по сердцу, чем по крови»^[1312]. Мир в маленькой семье Екатерины был восстановлен.