Екатерина Великая

«Сохраняя невообразимое хладнокровие и присутствие духа, — писал один из свидетелей, — Елизавета отдавала распоряжения, прижимая к себе свои реликвии и иконы и, взывая к богу, надеялась на его чудесное вмешательство». Большая часть ее ценных вещей превратилась в пепел, и суждено было пройти месяцам, а может быть и годам, прежде чем им нашлась замена.

Наступила ночь, но оранжевое свечение пожара в окрестностях дворца в течение многих часов создавало вид начавшегося рассвета. Рушились обуглившиеся балки и вверх взлетали снопы искр, красиво расцвечивая темное небо. Так продолжалось до тех пор, пока от когда-то роскошного здания не остались груды почерневших головешек. В воздухе висел едкий запах горелого дерева, острый и неприятный, им пропитывалась одежда, волосы и кожа тех, кто спасся сам, а теперь начал рыться в руинах, пытаясь спасти недогоревшие остатки. Пока они работали, на промокшие вещи во дворе набросились полчища крыс и мышей.

Для Екатерины, которая испытывала глубокий душевный надлом и упадок всех сил, сгоревший императорский дворец олицетворял ее собственную трагедию. Она прожила в России девять лет и не многого достигла за эти годы. Как и этот огромный дворец, ее жизнь — в руинах. Брак оказался фарсом, любовь Сергея Салтыкова — миражом, который был недостижим; попытки стать матерью чуть не обернулись гибелью. Наблюдая за тем, как исчезало в огне огромное здание, она, должно быть, мысленно видела в этой бушующей стихии силу, подобную той, что повергла в прах ее надежды.

Глава 11

Спустя шесть недель после того, как в ноябре 1753 года сгорел Головинский дворец, Елизавета устроила пышный новогодний прием в новом дворце, построенном за это короткое время. Она приказала из трех разобранных особняков возвести здание, куда и переехала в последние дни старого года. Московским плотникам такая спешная работа была не в диковинку. Раз уж государыня приказала, их дело выполнять. Поднялись стены из свежеобтесанных бревен, пригнанных точно по размеру; печники сложили печи; были оборудованы кухни и кладовые; привезена и расставлена мебель. К Новому году дворец принял жильцов. Императрица торжественно восседала под царским балдахином. Ее полную фигуру облекало платье, усыпанное ослепительно сверкавшими драгоценностями. Петр и Екатерина были с нею рядом.

В тот день Елизавета была «очень весела и словоохотлива», — вспоминала Екатерина в своих мемуарах. Ее мучил сильный кашель, от которого она утратила свой превосходный аппетит, но несмотря на это, ей удалось скрыть свое недомогание и выглядеть лучше, чем несколько недель до этого. Теперь уже после менуэта она вынуждена была ложиться и отдыхать продолжительное время. Ей трудно стало подниматься по лестницам, мучила сильная одышка. Были сконструированы специальные лифты, поднимавшие ее с одного этажа на другой, а когда она посещала особняки своих богатых сановников, там устанавливались особые механические приспособления, перемещавшие императрицу из вестибюля в бальный зал. Но пока она сидела, слабость ее ног была незаметна. В этот новогодний праздник было легко забыть о том, что лишь недавно ее жизнь висела на волоске и были сделаны приготовления к передаче власти.

Через весь огромный зал протянулись длинные столы, за которыми на простых деревянных скамейках сидели сотни придворных, выпивая и закусывая.

— Кто эта худая женщина вон там? — осведомилась государыня у Екатерины, сопроводив свой вопрос указательным жестом, — уродка с длинной, как у цапли шеей?

Вопрос был притворным: императрица прекрасно знала Марфу Шафирову, любовницу Петра, которую она сама назначила фрейлиной в свиту к Екатерине. Одна из камер-дам сообщила императрице имя этой женщины. Елизавета разразилась смехом и, наклонившись к Екатерине, произнесла:

— Это напоминает мне русскую поговорку о том, что длинные шеи годятся только для повешения.

«Я не могла не улыбнуться этому примеру императорской злобы и сарказма, — вспоминала позднее Екатерина. — Высказывание Елизаветы не осталось незамеченным; придворные услышали его и стали повторять друг другу и к тому времени, когда я встала из-за стола, обнаружилось, что его слышали многие люди».

Эта плоская шутка в адрес Марфы Шафировой доставила императрице удовольствие. Она знала, что Петр заигрывает с Марфой. От многочисленных соглядатаев ей вполне могло быть известно, что Сергей Салтыков завел интрижку с сестрой Марфы, за спиной Екатерины, поэтому намек на казнь через повешение был очень прозрачным. Елизавете нравилось напоминать людям о своей власти. Действительно, на этом новогоднем пиру едва ли была хоть одна душа, которая не чувствовала гнетущей тяжести абсолютного произвола императрицы и ее неотвратимой мстительности.

Даже в хорошем настроении государыня внушала страх. Она держала своих министров на коротком поводке, стравливала их друг с другом, лишая уверенности в себе и своем будущем.