Екатерина Великая

«Встаю я регулярно в шесть часов утра, читаю и пишу в одиночестве до восьми, затем кто-нибудь приходит зачитывать мне деловые бумаги, далее приходит любой, кому нужно поговорить со мной, один за другим, и длится это до одиннадцати, когда мне пора одеваться. В воскресенье и в праздничные дни я иду к мессе, в другие дни выхожу в вестибюль, где меня ожидает обычно много людей; после разговора, получасового или в течение трех четвертей часа, я сажусь обедать, после чего противный генерал [мадам Жоффрен называла так Ивана Бецкого, который провел много времени в Париже и был ее другом] приходит просвещать меня: он берет книгу, а я беру свои узелки[33]. Если наше чтение не прерывается пачками писем или другими помехами, оно длится до половины шестого, когда я или иду на спектакль, или играю, или болтаю с первым попавшимся, пришедшим на ужин. Ужин заканчивается до одиннадцати часов, и тогда я отправляюсь спать, чтобы проделывать все то же самое на следующий день — и все это выполняется жестко, как предписание врача»^{335}.

Часто Екатерине приходилось заставлять своих чиновников работать так же много, как работала она сама. 3 августа она написала в Сенат, указав, что сенаторы не провели еще ее устных и письменных эдиктов. Она приложила список из ста сорока восьми личных указаний, которые не были выполнены, и приказала сенаторам заседать не только с 8:30 утра до 12:30, но также три раза в неделю после полудня, пока задолженности не будут отработаны. Некоторое время в 1764 году она писала Елагину, адресуясь к нему по отчеству:

«Послушай, Перфильевич, если к концу этой недели ты не принесешь мне законченные инструкции, или статуты губернаторских обязанностей, или манифест против шкуродеров и по делу Бекетова, я ославлю тебя самым ленивым человеком в мире и сообщу, что нет никого, кто бы так затягивал столько доверенных ему дел, как это делаешь ты»^{336}.

Леность не была одним из пороков генерала Бецкого, но он и удивлял, и раздражал Екатерину тем, что сваливал все подряд на ее мебель (об этом она писала мадам Жоффрен, благодаря ту за полученный в подарок маленький столик):

«Я не допущу, чтобы этот прелестный маленький столик постигла судьба всех других, которые находятся в моей комнате и которые уже едва не падают под весом того, что на них лежит. Время от времени я прошу принести новый стол и говорю, что на этот раз буду держать его свободным — но эта попытка бесполезна, и я уверена, что через несколько дней он будет завален: весь мир вносит в это свою лепту, и генерал больше всех. Он начинает, положив свою книгу и увеличительную лупу, затем кладет карту, несколько манускриптов, несколько конвертов, свои письма; наконец, резные и обычные камни, часто те, что находит на улице под ногами, и заканчивает, говоря: «О, мадам! В вашей комнате никогда не найти уголочка, где можно что-либо положить!»^{337}