Екатерина Великая

В первый день нового 1744 года Иоганна получила из Санкт-Петербурга письмо, написанное Брюммером, обер-гофмаршалом великого князя Петра, в котором она и ее дочь София по приказу Елизаветы, императрицы Всея Руси, приглашались к русскому двору. София украдкой бросила взгляд в письмо, когда мать вскрыла его. Этого ей оказалось достаточно, чтобы уловить его важность. Ей ничего не говорили о письме в течение трех дней. Последнее время мать уделяла ей больше внимания. Отчасти из-за шведского дипломата, графа фон Гюлленбурга, который, встретив их обеих осенью 1743 года, попытался объяснить матери, что ее дочь стоит гораздо большего внимания, чем она думает (он имел с Софией разговор на темы культуры; они обсуждали некоторые взгляды и книги), отчасти из-за отношения к Софии ее брата Георга Людвига она начала смотреть на девушку по-другому. Иоганна предпочитала считать свою дочь будущей невесткой — человеком, который будет другом и не будет больше представлять угрозы ее собственной значимости. Письмо из России разрывало Иоганну пополам. С одной стороны — как могла она сопротивляться соблазну совершить путешествие в место, которое считается двором чудес, и чести, которой она будет удостоена как близкая к императрице персона? Но с другой стороны — как могла она перенести одно лишь осознание того, что никто иной как ее дочь является главным объектом интереса императрицы и что супруга наследника русского престола, конечно, куда более важная персона, чем теща? Более того: если (а на это похоже) она уже дала слово своему брату, что сделает все от нее зависящее, дабы София стала его невестой, она оказывалась в затруднительном положении. София, прекрасно понимая нерешительность матери и необычайно повзрослев за последние несколько месяцев, решила взять дело в собственные руки. Соответственно она объявила матери, что знает о содержании письма, что весь дом только об этом и говорит, и сказала, что приглашение нельзя игнорировать, так как на карту поставлено ее будущее. Иоганна, захваченная врасплох прямой атакой, запуталась, попыталась сказать, что политическая нестабильность делает Россию опасным местом, а также впервые упомянула дядю Софии как человека, который имеет интерес к ее будущему. София при упоминании о нем вспыхнула, но она уже все для себя решила и ответила, что принц Георг Людвиг может желать ей только добра. И Иоганна выбрала самый легкий путь, сказав: «Спроси своего отца».

Христиан Август намеренно был исключен из числа приглашенных в Россию. (В этом не было ничего необычного. Став императрицей, София следовала тому же правилу: выписывая невест для знакомства и представления сыновьям и внукам, приглашала с ними только матерей. Важно было, чтобы такие визиты не выглядели слишком официальными — на случай, если планы не осуществятся.) Иоганне были выданы необходимые для путешествия средства и инструкции о соблюдении строжайшей секретности относительно цели поездки: до Риги (которая стояла на границе между польской Литвой и Российской империей) следовало ехать инкогнито, под именем графинь Рейнбек. В Риге предстояло открыть себя: там их с Софией встретит эскорт. Оказавшись в империи, они должны будут объяснять свой визит желанием лично поблагодарить императрицу за честь, оказываемую семье Иоганны. Видимость простого дружеского визита дальних родственников к своей благодетельнице разыгрывалась для посторонних; ни дома, ни за границей этому никто не поверил.

В своих мемуарах София писала, что именно она уговорила Христиана Августа позволить жене и дочери принять приглашение — на том сомнительном основании, что путешествие ни к чему их не обязывает, и если по прибытии в Россию им там совсем не понравится, они развернутся и уедут домой. Христиан Август испытывал сильные сомнения: стоит ли позволять своей дочери-лютеранке отправиться в качестве предполагаемой царской невесты в страну, где государственной религией является православие — хотя часть его души принимала вызов. Впрочем, оба родителя понимали, что правитель крохотного немецкого княжества не может безнаказанно отвергнуть предложение императрицы России — которое звучало почти как приказ.

Подавив сомнения с помощью письменных наставлений дочери по поводу ее будущего поведения, Христиан Август позволил дамам семейства отправиться в путешествие. Делая перед окружающими вид, что семья отправляется в Берлин, он покинул Цербст вместе с женой и дочерью. Бабет Кардель оставили в Цербсте. Они с Софией не очень ладили последние несколько дней, так как воспитанница отказывалась рассказать, что затевается. Но когда подошел момент прощания, они обнялись, рыдая: обе понимали, что не увидятся вновь, несмотря на попытки Софии придерживаться официальной версии относительно поездки в Берлин.