Но безумие обходится старости гораздо дороже, нежели молодости. Это самое собою понятно. Если шестидесятисемилетняя старуха влюблена, как подросток, то она не может платить за испытываемое счастье только глубиною своего чувства. Императрица России довольно богата для того, чтобы покупать себе не только счастье, но и иллюзию того, будто оно доставляется бесплатно. Но эта иллюзия обходится недешево.
Платон Зубов требователен, ему нужны не подарки, а власть и влияние на все дела, он требует всего того, чем обладал Потемкин, и даже больше. И все, чего он хочет, Екатерина ему дает, дает не только потому, что не в силах отказать из-за своей влюбленности. Она хочет сама себя уговорить в том, что Зубов гений, великий человек, которого она лишь по заслугам выдвигает и чья любовь является не вынужденной платой, а свободным даром чувств. Она может с гордостью утверждать, что не дает ему денег: он берет их непосредственно из государственной казны и тратит на протяжении семи лет больше, чем потратил Потемкин за двадцать лет.
"Дитя" - Зубов легко мог бы быть внуком Екатерины - совмещает тринадцать ответственных постов. Не приняв участия ни в одном сражении, не будучи даже когда-либо участником похода, он состоит генерал-инспектором всей армии, не имея представления о вновь приобретенных русских провинциях, он состоит их губернатором, не обладая ни опытом, ни надлежащими познаниями, ни подготовкой, он управляет всевозможными сложнейшими делами, свергает и назначает министров.
Он является абсолютным господином абсолютной монархии - он правит Россией. При этом он не отличается ни одним из тех качеств, которые, по мнению самой Екатерины, оправдывают абсолютизм. В основе своей он, вероятно, не хуже и не лучше тысячи других: просто посредственный офицер, не отвечающий высоким моральным требованиям власти. Совершенно естественно, что он старается подкрепить свое положение, которым он обязан не личным заслугам, такими друзьями, у которых, в свою очередь, нет других заслуг, кроме слепой преданности ему.
Через несколько лет все важные посты в государстве заняты креатурами Зубова: услужливыми податливыми людьми, громко поющими ему хвалу и обогащающимися без зазрения совести. Коррупция, взяточничество, казнокрадство со стороны высших должностных лиц, являвшиеся до сих пор трудно устранимым непорядком, становятся при Зубове нормальным русским порядком.
"Я не знаю никого, кто бы в твоем возрасте обнаружил больше способностей", - пишет Екатерина "маленькому чернушке" - и она верит в это. Она слепа, когда дело касается недостатков или ошибок Зубова. А кто осмелится раскрыть ей глаза? Для кого репутация императрицы и благо государства стоят выше личной выгоды?
Давно уже все те немногие, которые решились выступить против Зубова, лишены своих должностей и удалены от двора. Те, кто верит в лучшее будущее, объединились вокруг завтрашнего императора, вокруг великого князя Павла, и уже по одной этой причине ненавистны и подозрительны императрице Екатерине. Она окружена людьми, которые, частью чтобы угодить Зубову, частью любовно щадя ее покой, беспрестанно заверяют ее, что в России все обстоит лучше, чем когда бы то ни было.
Но она все же могла бы кое-что увидеть, если б захотела посмотреть. Она могла бы, например, спросить, как это возможно, что чиновники, получающие только несколько сот рублей жалованья в месяц, строят себе в Петербурге великолепные дома, и если бы она захотела расследовать это обстоятельство, то убедилась бы, что это все такие чиновники, которые управляют кассой какого-нибудь ведомства. Но она не спрашивает. Она радуется росту своей столицы и усматривает в этом признак здорового роста народного благосостояния. Она верит, потому что эта вера необходима для полноты ее счастья.
Никогда еще не жаждала она так счастья. Никогда не обнаруживала такой беспрекословной готовности отдать все, все за радость мгновенья, за удовольствие сладострастного порыва, как именно теперь, когда ослабевающее зрение, затмения памяти, внезапные перебои сердца напоминают ей о ненавистном возрасте, о неизбежной смерти. Жить! Она хочет жить десятью жизнями, тысячью жизней!
Когда ледяной холодок вечного одиночества пробегает по ее спине, то ни дети, ни собачки, ни птицы и ни даже мысль о ее посмертной славе не согревают текущую по ее хрупким сосудам кровь. Ее кровь, давно уже больная, все еще дика и легковозбудима. Разве это старость, если все существо ее содрогается до самых глубин от юношеских поцелуев, содрогается страстнее даже, чем в юные любовные ночи? Разве можно умереть, если умеешь ощущать, воспринимать всеми чувствами, вдыхать жизнь в самых ее жизненных проявлениях?