Екатерина Великая. Биография

Когда княгиня Цербстская прибывает с дочерью в Москву, то ее тщеславие отмечает с чувством несказанного удовлетворения все оказываемые ей знаки отличия. Но София, которая встречалась до сих пор только со скромными дамами ее родины, воспринимает с необычайным воодушевлением в лице Елизаветы то чудо истинной женской теплоты, источником которой никак не может быть только политический проект сочетания узами брака двух детей, приходящихся императрице дальними родственниками. Чем же объясняется необычайно теплый прием? Дело в том, что у Елизаветы чисто русская душа, она расточительна не только в отношении денег, она, хотя бы и временами только, ощущает потребность расточать и себя. Ни ее покойный жених, ни ее благополучно здравствующий фаворит не могут удовлетворить эту потребность.

Она не хочет выйти замуж, не хочет подпасть под власть мужчины, но, может быть, она тоскует по детям? Два года тому назад она пригласила к себе принца Петра, сделала его великим князем и наследником российского престола - но Петр, к сожалению, не умеет внушать к себе чувство любви. Теперь она выписала для него невесту, и эта невеста затрагивает самые сентиментальные стороны ее души: она племянница того человека, по которому Елизавета так охотно проливает романтические слезы. Чувствуя себя одинокой на престоле и в обществе стоящего значительно ниже ее возлюбленного, окруженная придворными льстецами, помышляющими, в сущности, только о своих личных выгодах, Елизавета изливает весь неиспользованный избыток своих нежных чувств в двух направлениях: дружбы к княгине и материнской любви к принцессе. В этот момент она является в большей степени человеком, чем ее гостьи: она забыла, что она их благодетельница.

Вполне естественно поэтому, что она производит на Софию совершенно потрясающее впечатление, и что влияние, которое она имеет на девочку, гораздо большее, чем хочет признать впоследствии Екатерина. Невзирая на недостаток образования, на свое полуварварство, свои капризы и проявления истеричности, Елизавета подлинный, величавый по заложенным в нее возможностям кусок живой природы. Хотя цербстские гостьи и знают уже Фридриха II, стоящего значительно выше Елизаветы в отношении ума, Елизавета, несомненно, является самым интересным из когда-либо встреченных ими экземпляров человеческой природы.

"Наша дочь пользуется большим успехом, - пишет княгиня восемь дней спустя своему супругу в Цербст, - императрице она очень нравится, а наследник любит ее. Бестужев вне себя. Все идет превосходно - и дело сделано".

Великий князь любит Софию - утверждает княгиня. Так ли это? Нет, разумеется, это пока неверно. Да и как могло бы развиться с такой быстротой чувство любви? Гораздо важнее было бы установить, ощущают ли эти двое Детей (ведь они оба еще, в сущности, дети), предназначенных волею Елизаветы стать супругами, внутреннюю готовность приспособиться друг к другу, быть нежными, полюбить друг друга.

Что касается Софии, тот этот вопрос может без всяких сомнений быть разрешен в утвердительном смысле.

Пусть даже ее желание понравиться Петру и полюбить его имеет своим исходным пунктом исключительно тот факт, что он престолонаследник и в будущем правитель великого Российского государства, - относительно ее доброй воли стать ему лучшей из жен не может быть в настоящий момент ни малейшего сомнения. Петр являет собой воплощение всех ее честолюбивых замыслов, и так как ее сердце вполне свободно, то она, естественно, склонна подарить его тому, в чью сторону влечет ее честолюбие.

Но как относится Петр к предстоящему браку? При первой встрече с Софией, на глазах гофмейстера, он, правда, сказал ей несколько ласковых слов. Но при первой же интимной беседе, которая им разрешается, он сообщает Софии, что, в сущности, влюблен в одну из прежних фрейлин Елизаветы и охотно бы на ней женился, если бы только тетя разрешила. Что означает это признание, которое, разумеется, мало способствует созданию добрых отношений между будущими женихом и невестой? Это невозможно себе уяснить, если не составить себе прежде всего надлежащего представления о занимаемом Петром положении и его характере.

Петр отнюдь не полукретин или злодей, которым его часто изображают. Он просто посредственный, дюжинный человек, поставленный перед слишком большой, непосильной ему задачей. Это началось еще в Гольштинии, где у него украли детство, возложив на него всевозможные обязанности представительства. Счастливым он себя ощущал только на плацу для воинских упражнений. Военный мундир, этот символ мужественности и силы, кажется этому слабенькому мальчику высшим счастьем.