Екатерина Великая. Биография

Через полтора года после своей свадьбы с Христианом-Августом, а именно 21 апреля 1729 г., Иоганна-Елизавета приносит ему дочь, которую нарекают, в честь ее трех здравствующих теток, Софией-Августой-Фредерикой. Как это ни странно, но о рождении этого ребенка не сохранилось никаких документов. Ни в одном из церковноприходских реестров Штеттина мы не находим записи о рождении и крещении маленькой принцессы. Нет ли и впрямь какой-либо тайны связанной с этим рождением? Вернее всего мы тут имеем дело с простой оплошностью мелкого чиновника, который не мог и подозревать, что та девочка, имя которой он позабыл вписать в реестр, окажется впоследствии русской императрицей. Впрочем, и сама носительница этих трех немецких имен почти о них позабыла. Достигнув шестнадцати лет от роду, она получила то имя, под которым вошла навеки в историю -

Екатерина.

* * *

Появление на свет Божий Екатерины явилось жестоким разочарованием для ее родителей, мечтавших о сыне. Это совершенно понятно: из сыновей выходят солдаты, а для солдат в то время всегда можно было найти применение. Ну, а забота о дочерях является тяжким крестом для бедных благородных семей. Перенесенное разочарование, очевидно, не скоро изгладилось. Во всяком случае, нежеланная дочь о нем узнала и еще сорока двумя годами позднее начинает свои мемуары словами: "Мое рождение не особенно радостно приветствовалось". Здесь чувствуется упрек по адресу родителей. "Сравнительно более удовлетворен был отец", - продолжает мемуаристка, и в этих словах ощущается особый укор по адресу матери.

Этот укор вполне справедлив: Иоганна-Елизавета обнаруживает и впрямь с самого начала какое-то почти патологическое отсутствие любви к перворожденной дочери. Сведем воедино все обстоятельства, служащие к ее оправданию. Прежде всего мать еще и сама слишком молода, ей едва минуло семнадцать лет, когда она родила дочку. У нее еще собственные, не осуществившиеся требования. С брауншвейгских времен она привыкла к роскоши и развлечениям, жизнь в маленьком провинциальном Штеттине, равно как и при крохотном Цербстском дворе, кажется ей грустной и скучной. Доходы от княжества очень невелики, а Христиан-Август отличается к тому же строгой бережливостью, в то время как его молодая супруга тяготеет по преимуществу к таким вещам, которые можно достать только за деньги. Приспособление к вдвое старшему супругу, приспособление живой, темпераментной и поверхностной молодой женщины к пуритански настроенному, скупому на слова солдату потребовало, должно быть, нескольких лет, и как раз в эти-то годы рождается ребенок, приковывает мать на несколько месяцев к одру болезни, и к тому еще этот ребенок оказывается девочкой.

Говорят, будто материнская любовь возникает с первым криком новорожденного с неизбежностью физического явления. Это не более как благочестивая легенда. Иоганна-Елизавета это доказала. Она не была подготовлена к своему материнству, когда носила Софию во чреве, она не испытывает никаких материнских чувств к своему ребенку ни непосредственно после родов, ни впоследствии. Она его не кормит, не ласкает, не возится с ним. Ребенок остается для нее каким-то чуждым, чуть ли не враждебным существом. С самого начала она его сторонится, сдает на руки мамки, потом от одной гувернантки к другой, редко разговаривает с Софией, и если говорит с нею, то только для того, чтобы сделать какое-нибудь замечание, упрекнуть в чем-нибудь.

О тех смешанных чувствах, с которыми встретили ее появление на свет Божий родители, София, конечно, могла узнать только по чужим рассказам. Но собственными глазами она видит двумя годами позднее ту безграничную радость, которую проявляют отец и мать при рождении первого сына. Ее первое и решающее детское переживание - озлобление по поводу незаслуженного отодвигания на задний план по сравнению с братом.

Совершенно естественно, что София начинает ненавидеть этого брата, неосновательно пользующегося привилегированным положением. В ее воспоминаниях о годах детства мы не находим ни малейшего признака привязанности к нему. В своих мемуарах она только его смерти (он умер тринадцати лет от роду) посвящает несколько поражающих бездушной холодностью строк.

Каждый раз, когда Екатерина рассказывает впоследствии о своем детстве, она это делает с гордостью миллионера, повествующего о рваных ботинках, в которых ему некогда приходилось посещать школу. Она рассказывает о скромных условиях жизни при Цербстском дворе, об узости воззрений своей семьи, о скудоумии учителей. Но никогда не упоминает она с любовью о своем детстве, никогда не говорит с тоской о навеки ушедшем счастье детских лет, потому что никогда его и не знала.