С Апраксиным Екатерина и впрямь в большой дружбе и придает этой дружбе огромное значение. Апраксин действительно часто посещал великую княгиню до своего отъезда на фронт и говорил ей при этих встречах о том, что с открытием военных действий лучше бы обождать до весны, так как русские войска плохо снаряжены для зимнего похода против Пруссии. Но подобные разговоры Апраксин вел и с императрицей, и с Бестужевым, и с членами конференции и коллегий. Возможно, что Екатерина передавала содержание своих бесед с Апраксиным Вильямсу, не подозревая о том, что перед нею не только официальный посол Англии, но и тайный посол Пруссии. Но Вильяме мог получить свои сведения и из других источников и только пытаться придать им больший вес ссылкой на то, что раздобыл их у Екатерины.
Но хотя в ту пору никто в России еще и представления не имел о тех сведениях, которые получает Фридрих якобы от ближайшего окружения великой княгини, ее положение все же дает достаточно оснований к кривотолкам: она брала деньги от Вильямса, она любит его друга и протеже Понятовского. Подобные вещи не могут оставаться долго тайной. В донесениях французского посла давно упоминается о действии английского золота.
Понятовский, правда, настолько же скрытен, насколько Салтыков был нескромен, но какая от этого польза? Понятовский, хоть он и всецело поглощен своей страстью, все же политик. Он ненавидит польского короля, интригует против него, издевается над ним, где только к тому представляется возможность. Так как Август находится в состоянии войны с Фридрихом, то выпады против него со стороны Понятовского производят впечатление демонстрации симпатии к Фридриху.
В таком смысле они воспринимаются в первую очередь Петром, который за это начинает любить Понятовского.
Но не только Петр видит в Понятовском замаскированного врага "благого дела" (так именуется союз против Пруссии), на то же жалуется Дуглас в Париже, пишет аббат Берни из Парижа в Варшаву. Саксонско-польский двор просит в конце концов русский двор отослать не внушающего доверия и беспокойного молодого человека.
Елизавета охотно и быстро откомандировывает Понятовского. "Удар нанесен", - торжествует французская партия при русском дворе в день отъезда Понятовского.
Но Екатерина теперь уже не та, какою была два года тому назад. Она не так легко позволяет отобрать у нее Понятовского, как это было с Салтыковым. Впервые дает она почувствовать Бестужеву власть будущей императрицы, которой он в собственном интересе хочет ее сделать. Она требует от него, чтобы он побудил саксонский кабинет командировать Понятовского обратно в Петербург и назначить его там официальным посланником.
Бестужев делает это чрезвычайно неохотно, но у него нет выбора. Он дает понять графу Брюлю в Варшаве, что в настоящий момент было бы крупной ошибкой раздосадовать великокняжеский двор отказом в исполнении его просьбы. Три месяца борется Брюль с Бестужевым, борются кабинеты всех союзных держав с желанием влюбленной Екатерины - затем Понятовский возвращается в Петербург с портфелем посланника под мышкой и с орденом Белого Орла на груди.
В августе 1757 году русская армия выступает наконец в поход. Вскоре после этого она занимает крепость Мемель, не встретив особенного сопротивления, а 17 августа одерживает победу в сражении под Грос-Иегерндорфом. В Петербурге, в Вене и в Версале ликование. Все уже видят русские войска занявшими всю восточную Пруссию и приближающимися к силезской границе для соединения с войсками Марии-Терезии, видят прусского выскочку побежденным и погибшим - как вдруг происходит нечто абсолютно непостижимое: вместо того чтобы использовать свои победы и двинуться с возможной быстротой вперед, Апраксин сначала топчется две недели на одном месте, а потом быстрыми переходами, скорее напоминающими бегство, чем тактическое отступление, уводит армию обратно к Мемелю, сжигая за собой деревни, уничтожая свою поклажу и порох, заклепывая пушки.
Что же случилось? 27 августа в Петербурге заседал военный совет, вынесший решение об отступлении Апраксина, ввиду того что снабжение русской армии при ее дальнейшем продвижении вперед невозможно и армия обречена на голодную смерть. Сжигать же за собой деревни Апраксин вынужден был потому, что враг двигался за ним по пятам и хотел заставить его принять бой. Обо всем этом в Вене и Париже было известно очень мало. Елизавета 8 сентября при выходе из церкви упала в обморок, ей пришлось пустить кровь на площади в присутствии многочисленной толпы сошедшегося из окрестных деревень народа, и она на несколько дней потеряла способность речи.