На следующий день князь оживился. Ничто не улучшало его настроение больше, чем письма императрицы. Письма прибыли вместе с мягкой шубой и халатом. Они вызвали у Потёмкина размышления об их с Екатериной прошлом и о своём будущем. Попов сообщал: «При напоминании Высочайшего Вашего Величества имяни всегда льются обильныя слезы из глаз его». Князь смог самостоятельно написать записку: «Матушка родная, жить мне больше тяжело, что тебя не вижу» [25].
Тридцатого сентября Потёмкину исполнилось пятьдесят два года. Все пытались утешить его, но он «горько плакал» о том, что больше не увидит Екатерину. В тот день, в тысячах вёрст к северу императрица, прочитав доклады Попова, писала «другу сердечному»: «Всекрайне меня безпокоит твоя болезнь». Она умоляла «Христа ради» принимать лекарство: «Да, приняв, прошу уже и беречь себя от пищи и питья, лекарству противных». Это был ответ на донесения Попова десятидневной давности. Когда письмо отправилось из Петербурга, Потёмкин проснулся, с трудом дыша – по всей видимости, это был симптом пневмонии. Лихорадка возвратилась, князь лишился сознания. Второго октября ему стало лучше. От хины он снова отказался. Этот вечный кочевник жаждал увидеть степи и почувствовать бриз Черного моря. Попов писал: «Теперь желает Его Светлость, чтоб везли его отсюда в здоровейшее место, но я не знаю, как тронуться ему отсюда, когда все силы его изнурены до крайности» [26].
Пока окружение Потёмкина решало, что делать, князь собственноручно писал свое последнее письмо императрице – простое и учтивое выражение преданности любимой женщине:
Матушка Всемилостивейшая Государыня! В теперешнем болезнию изнуренном состоянии моем молю Всевышнего да сохранит драгоценное здравие твое, и повергаюсь к освященным Вашим стопам
После он лишился сознания, никого не узнавал, затем ушел в кому. Доктора девять часов не могли нащупать пульс. Его руки и ноги были холодными, как лёд [27].
Тем временем в Петербурге Екатерина читала письма от двадцать пятого и двадцать седьмого сентября: «жить мне больше тяжело, что тебя не вижу». Она плакала и изучала почерк, пытаясь найти проблески надежды. «Признаюсь, что они крайне меня безпокоят, хотя вижу, что последние три строки твои немного получе написаны, – отвечала она в последнем письме другу. – И доктора твои уверяют, что тебе полутче. Бога молю…» Браницкой Императрица написала: «Пожалуй, останься с ним… Прощай, душа, Бог с тобою» [28].
Днём Потёмкин проснулся и скомандовал ехать. Он был уверен, что поправится, если доберется до Николаева. Ночью он не спал, но был спокоен. Утром постоянно спрашивал: «Который час? И всё ли готово?» Стоял густой туман, но князь был непоколебим. Потемкина усадили в кресло и отнесли в шестиместную карету. Там его постарались устроить поудобнее. Он продиктовал письмо Екатерине, в котором сообщил, что обессилел. Попов показал ему письмо, и внизу страницы Потёмкин смог нацарапать: «Одно спасение уехать». Подписать письмо ему не удалось.
В восемь утра карета Потёмкина в сопровождении докторов, казаков и племянницы двинулась через степи к холмам Бессарабии.
Эпилог. Жизнь после смерти
На следующий день после смерти тело покойного торжественно перевезли в Яссы для вскрытия и бальзамирования. Аутопсия проводилась в его покоях во дворце Гики[160]
. Разрезав величественный мягкий живот, доктор Массо с помощниками осмотрели внутренние органы и по одному извлекли их, осторожно разматывая кишечник, словно длинный шланг [1]. Они нашли органы слишком «влажными» от желчи. Печень была увеличена, и доктора констатировали разлитие желчи. Разумеется, всюду ходили слухи об отравлении, но не удалось обнаружить ни одного тому подтверждения. Вероятнее всего организм Потёмкина ослаб от лихорадки (то ли тифозной, то ли малярийной), геморроя, злоупотребления алкоголем и общей усталости, но вряд ли эта измождённость стала причиной смерти. Ушные боли, влажный кашель и затруднённое дыхание позволяют нам заключить, что он, вероятно, скончался от бронхопневмонии. Так или иначе, запах желчи был невыносим. Даже бальзамирование не помогло от него избавиться [2].