Екатерина Великая. Портрет женщины

По мере того как разрастающаяся армия Пугачева, подобно бурному потоку, продвигалась по степи, ночь освещалась пламенем пылающих поместий, а дым, словно тяжелый занавес, висел на горизонте. Жители городов и деревень открывали ворота и сдавались. Священники спешили радушно встретить бунтовщиков хлебом-солью. Офицеров в маленьких гарнизонах вешали, солдатам предлагали выбор: перейти на сторону Пугачева или умереть.

Сначала, пока Екатерина еще не осознала истинных масштабов восстания, она пыталась приуменьшить важность этого события в глазах Западной Европы. В январе 1774 года она написала Вольтеру, что «этот дерзкий Пугачев» был всего лишь «разбойником». Она даже не допускала мысли, что выходки Пугачева могут помешать ее вдохновенным беседам с знаменитым гостем, Денни Дидро – редактором «Энциклопедии», находившимся в ту пору в Санкт-Петербурге. Вольтер соглашался, что диалог Екатерины с одним из лидеров Просвещения не должно расстроить «буйство человеческого рода». Екатерина жаловалась, что европейская пресса подняла слишком много шума из-за того, что «маркиз Пугачев понаделал мне в этом году премножество хлопот». Когда же она сообщила, что ее дерзкий разбойник на самом деле объявил себя Петром III, Вольтер, подражая ее беззаботному, пренебрежительному тону, говорил о нем Д’Аламберу, как об «этом новом муже, устроившем переворот в Оренбургской провинции». Но «новый муж» и «казацкий разбойник» доставлял Екатерине больше тревог, чем она готова была в этом признаться. К весне 1774 года, когда армия Пугачева выросла до пятнадцати тысяч человек, императрица поняла, что локальный казацкий бунт может перерасти в народную революцию. После неудачи генерала Кара, которому так и не удалось взять «злодея» в плен, и после отчета осажденного генерала из Оренбурга о том, что они испытывают острую нехватку еды и вооружения, она призналась Вольтеру, что «принуждена была с лишком шесть недель беспрерывно и с великим вниманием сим делом заниматься».

Решив разгромить бунтовщиков, Екатерина вызвала опытного генерала, Александра Бибикова, и предоставила ему руководство армией и гражданскими представителями власти в юго-восточной части России. Бибиков являлся ветераном войн с Пруссией и Польшей и завоевал уважение народа, выступая в качестве маршала-председателя Уложенной комиссии. И хотя турецкая война по-прежнему не позволяла привлечь значительную часть регулярной армии, Бибиков задействовал столько военной силы, сколько смог собрать. Он приехал в Казань 26 декабря, сделал город своим штабом и тут же стал предпринимать действия для урегулирования ситуации. Дворян убедили сформировать добровольческие отряды и вооружить крестьян, которые по-прежнему оставались им верны. Также Екатерина приказала Бибикову собрать в Казане комиссию, чтобы определить источник бунта этой «пестрой толпы, которой двигал либо яростный фанатизм, либо политическое вдохновение, либо силы тьмы». Нужно было допросить пленных бунтовщиков, чтобы убедиться, не присутствовало ли здесь иностранное влияние. Имели ли к этому отношение турки? Или Франция? Что или кто подтолкнул Пугачева называть себя Петром III? Не было ли здесь заговора для достижения определенных целей? Не оказались ли в этом деле замешаны староверы? Или недовольные властью дворяне? Бибикову запретили применять пытки. «Также при расспросах какая нужда сечь? – писала она ему. – Двенадцать лет Тайная экспедиция под моими глазами при допросах не секла ни чем, а всякое дело начисто разобрано было; и всегда более выходило, нежели мы желали знать». Если вина будет установлена, Бибиков был наделен властью привести в действие смертный приговор, хотя в случае признания виновным дворянина или офицера, его приговор требовал подтверждения императрицы.

Прежде чем отправить Бибикова на выполнение этой миссии, Екатерина выпустила еще один манифест, который имел силу только в охваченном мятежом регионе: