Екатерина Великая. Сердце императрицы

Ленка была красива умопомрачительно – и так же умопомрачительно, до сумасшествия, распутна. Гришка в свое время носил ей записочки-подарочки от аманта – престарелого графа Шувалова да и рассудил как-то раз, что чего уж просто так ноги бить, хорошо бы и себе вкусить маленько радостей. Весть об этом его рассуждении и абсолютном Ленкином непротивлении таковому вскоре облетела весь Петербург, и Шувалова разбил паралич – Гришка искренне об этом сожалел, ибо Петра Иваныча по-своему уважал и никаких личных претензий к нему не имел.

Екатерина же от него забеременела и рожала в большой тайне, в одной из дальних комнат дворца. От законного супруга очередную ее беременность удалось скрыть – помогли фижмы, которые царица носила до последнего момента. Рожала молча, чтобы никто не слышал ее криков, а знали о родах только самые близкие – он с братьями, да Никита Панин, да Пашка Брюс…

Младенец получил титул графа Бобринского и был сразу же увезен доверенными людьми царицы в деревеньку под Рязанью, где и рос под неусыпным наблюдением мамок да нянек. Так что наиграться-натешиться с сыном не довелось… Ну да не беда, Катька молода, и он еще хоть куда, дети у них будут.

Ждать, ждать, сколько же еще ждать… Вести должны были прийти еще утром, но Пассека все нет – почему? Эх, Пассек, неосторожный и горячий, веры ему не так много, ну да что уж теперь, и друг его Баскаков, нетерпеливые, совсем ждать не могут, даже приходили к Катьке с предложением прирезать Петра на берегу Невы, во время прогулки с Лизкой Воронцовой. Вот уж, прости Господи, разума совсем нет! Катька еле сдержалась: зубы стиснула и попыталась ласково отговорить горе-мятежников от столь глупого замысла. Умница: иначе не миновать бы им беды – как в случае, если бы Петр выжил, так и в случае, если бы нет.

Петр был сейчас в Ораниенбауме, а Катерина завтра собиралась к нему ехать, давать званый ужин по случаю его именин… Доколе это все будет?

Раздались громкие шаги. Григорий обернулся, рука инстинктивно легла на шпагу.

Федька Барятинский… Свои.

– Собирайся, Гриша! – выпалил князь Барятинский с порога, не заходя в зал. – Пассека арестовали, Петербург шумит!

Глава 29 Решающая ночь

В то самое время, когда Григорий Орлов и Федор Барятинский в спешке прыгали в одноколку, собираясь нестись в столицу, другой Орлов, Алексей, принес страшное известие Екатерине:

– Пассека арестовали!

У Екатерины потемнело в глазах. Не медля, она бросилась прочь из дворца, в карету, и вместе с Алексеем помчалась в Петербург.

Волноваться было из-за чего. Пассек являлся одной из главных пружин заговора, знал все и всех, и, если бы за него взялись как положено, это поставило бы заговор на грань провала…

Екатерина и Алексей гнали лошадей так, что верст за пять до столицы животные совершенно выбились из сил. Тут навстречу показалась одноколка Григория Орлова и Федора Барятинского…

Оказалось, что к провалу привела совершеннейшая случайность. Один из гвардейцев по-простецки подошел к одному из офицеров и бесхитростно поинтересовался:

– А что, ваше благородие, скоро ли будем Петрушку свергать? Столько разговоров, а дела не видно, терпеть нету мочи. Пора бы…

Офицер, на беду, оказался сторонником Петра. Не подав виду, что поражен и растерян, он вроде бы безразлично начал расспрашивать:

– Пошто болтаешь, голубь? Кто тебе эту тайну доверил?

Солдат захлопал глазами.

– Ты думаешь, об этом болтать можно вот так, между делом? Кто, говори, тебе, неразумному, все рассказал о нашем замысле?

– Капитан Пассек, – брякнул перепуганный гвардеец. – Ясное дело, ваше благородие, мы понимаем, вы не сумлевайтесь, мы ж не темные.

Офицер помчался куда следует, и Пассека моментально взяли под стражу.

Деваться было некуда – хочешь не хочешь, пришлось начинать восстание.

Впереди лежал Петербург. На полном скаку подлетели к слободе Измайловского полка. На ходу заталкивая в ружья пули, гвардейцы сбегались к карете царицы, крича на разные голоса:

– Виват, Катерина!

На роскошно убранном породистом скакуне на плац влетел гетман Кирило Разумовский. Пыль взметнулась из-под копыт коня.

– Спеши, матушка, – тихо сказал он, склонившись к Екатерине. – Медлить нам никак нельзя… Виват, Екатерина Вторая! – во весь голос крикнул он, повернувшись к толпе.

– Виват! Виват! – закричали во всю глотку могучие гвардейцы…

Измайловский полк первым вышел на улицы. В Преображенском и Семеновском все поначалу шло не так гладко – там несколько офицеров пытались удержать солдат. Вопрос решили быстро – попросту арестовали их.

Вскоре в Казанском соборе Екатерина – уже в офицерском мундире, раскрасневшаяся от волнения и бешеной скачки – торжественно приняла от гвардейцев присягу на верность. Теперь назад пути не было. Никому…

Солдаты шли по городу лавиной. С треском обрушивались заборы, гвардейцы вытаптывали клумбы и огороды.

Воздух, казалось, потяжелел от людского пота и звенел от криков:

– Виват Катерина!

– Виват!

– Ура-а-а!!!