Екатерина Великая (Том 2)

Зубов чувствовал, что взгляд Екатерины неотступно следит за ним. Не слыша, она слышит, угадывает все его речи, волнуется вместе с ним этим дебютом её нового любимца среди первых лиц двора, в кружке самых близких к ней людей…

Очевидно, дело шло гладко, и им были довольны. Всё любезнее и приветливее становились слова и взоры государыни, когда он подходил к её столу.

Салтыков весь сиял, блестел, как новая медная монета. Но из осторожности держался довольно чопорно и официально с новым фаворитом, своим ставленником. Старый хитрец решил, что Екатерина не должна знать об его близком участии в деле нового выбора её неугомонного сердца.

Быстро стрелка дошла до 10 часов. Екатерина встала, простилась со всеми и, опираясь на руку своего нового «флигель-адъютанта», ушла во внутренние покои.

Этим совместным удалением как бы официально был представлен двору и всему заинтересованному миру новый фаворит Екатерины, полковник Платон Зубов.

Мир не мог не заинтересоваться вопросом, кто заменит у трона «место» графа Дмитриева-Мамонова.

И враги и друзья знали, что государыня стремится не только к личным радостям, но в каждом новом избраннике старается «воспитать» полезного слугу себе и родине.

Служить Екатерине значило иметь в руках нити очень сложных и важных дел, близких как внутренней, так и внешней жизни и деятельности целой России.

Везде только и толков было о том, примет ли новый курс обычное направление государственных дел, или всё останется по-старому, на время, по крайней мере? – пока «новичок» не приобретёт нового навыка, не попадёт в руки какой-нибудь партии или не создаст свою, особую от всех, значительную и сильную «конъюнктуру»?..

На другое же утро передняя, приёмная и ещё два покоя на половине Зубова были переполнены с утра разным народом, явившимся, по старому обычаю, на поклон к новому баловню судьбы, к признанному фавориту, временщику, как называли по-русски этих баловней.

Прискакали люди, когда-либо знавшие ротмистра и полагающие, что их доброе отношение в прежнюю пору принесёт теперь богатые плоды. Явились просители и льстецы, ищущие, перед кем склониться в раболепной позе… Не поленились и первые тузы империи явиться в полном параде с орденами и лентами, чтобы уверить в своей «аттенции»[145] и всеконечном почитании восходящее на дворцовом горизонте новое светило…

Кроме своих: Салтыкова, Нарышкиных и Вяземского, тут толпились и Безбородко со своим первым помощником Морковым, и престарелый генерал Мелиссино, и генерал Тутолмин, похожий на выездного гайдука из богатого дома, и Архаров. Князь Урусов протискивался ближе к спальне Зубова, чтобы первым попасть на глаза.

Шувалов появился позднее. Герцог курляндский, сидящий как раз в Петербурге, всем дающий взятки, ищущий у всех покровительства, попал в первые ряды… Граф Самойлов, из партии Потёмкина, и ещё несколько таких же сановников хотя с недовольными, будирующими минами и колкостями на устах, но явились сюда со всеми…

Зубов или заспался, или нарочно оттягивал свой выход ко всей толпе незваных, но желанных гостей – и теснота быстро увеличивалась от наплыва новых лиц.

Только около 11 часов показался полковник, словно для того, чтобы сделать смотр этому отряду генералов, добровольно пришедших заявить ему о своей готовности служить под его неопытной ещё командой…

Чувство гордости охватило счастливца-выскочку, когда он увидел, какие сливки двора и общества смиренно дожидаются его появления, как они почтительно приветствуют его, отвечая на любезный хозяйский привет.

Но в то же время в душе Зубова, ещё не привычной к этой придворной, удушливой среде, к этой готовности пресмыкаться перед чужим успехом, вдруг загорелось какое-то неожиданное возмущение, чувство гадливости по отношению к тем, кто, позабыв и года, и положение, и старые боевые заслуги, прибежал и столпился гурьбой в приёмных и передних комнатах молодого, безвестного офицера, вчера произведённого в полковники не за особые заслуги, а в знак сердечного расположения всевластной женщины, имеющей право распоряжаться здесь всем и всеми, как пожелает того она сама…

И это неожиданное, невольное чувство преобразило Платона Зубова, ещё вчера тихого и застенчивого, мягкого и осторожного…

Холодным взглядом окинул он толпу. Заговорил небрежно, полупрезрительно, Никто такому превращению не удивился, никто не обиделся…

III ДАВИД И ГОЛИАФ [146]

В воскресенье, 9 сентября, особенно большая толпа наполняла приёмные покои и обширный круглый зал Таврического дворца.

Хотя все знали, что государыня почувствовала себя нездоровой и приёма не будет, никто не разъезжался, наоборот, как будто по воздуху передалась тревожная весть, и около полудня появились здесь даже лица, редко появляющиеся при дворе.

Многие знали, что за последние дни Екатерина, получив простуду в Казанским соборе на молебствии по случаю успехов русского оружия на суше и на воде, всё время недомогала, но крепилась и даже выезжала в эрмитажные спектакли.[147]