– Вижу. Тем более мне заботиться надлежит о друге прямом и бескорыстном! Только, гляди, не проболтайся до срока. И мне неприятно будет, и себе врагов лишних наживёшь. Говорят, кто знает тайну, тот её и ковал наполовину… Так лучше; ничего ты знать не знаешь, ведать не ведаешь, по русской отговорке… А теперь пойдём, партию на биллиарде сыграть не желаешь ли? За целое утро засиделась. Хорошо разойтись немного… Кровь разогнать.
– Плохой я игрок, государыня. Всё теряю партии. Охота ли вам с таким?
– Нарочно теряешь, я приметила, чтобы мне угодить… Милый друг. Ну, Грибовского позовём. Он там сидит на дежурстве. Дел нет. А ему выиграть ставку всегда приятнее, чем меня потешить. Он уж не станет поддаваться мне… Плут ты этакой… Идём…
Желание чаровать всех, «всем нравиться», как об этом порою говорила сама Екатерина, врождённое ей как женщине и воспитанное потом обстоятельствами, было в ней сильнее других чувств.
Решив совершенно уйти из-под «руки» своего многолетнего друга, ментора, почти «господина», из-под власти Потёмкина, которого многие даже считали законным её супругом, тайно обвенчанным, подобно Разумовскому с Елизаветой, Екатерина тем не менее осыпала героя самыми несомненными знаками внимания. И только делала всё как бы по секрету от других.
Посылая ему бриллиантовый лавровый венок за победы, такую же шпагу и аксельбант в двести тысяч рублей, она оставила Зубова в убеждении, что все вещи стоят не более сорока тысяч рублей.
В марте того же 1790 года светлейший получил назначение, которого в прошлое царствование удостоен был один тайный супруг Елисаветы: князь был пожалован в гетманы целой Малороссии.
Зубов узнал об этом только из ответного благодарственного письма, присланного новым гетманом государыне.
Бледный, взволнованный, явился Зубов к Екатерине. И когда она подтвердила фавориту справедливость известия, нарушил своё обычное, детски-почтительное отношение к нежной покровительнице:
– Значит, справедливы и слухи, что наскучил я… Что мне скоро придётся вернуться в тот же мрак, откуда извлекли на миг лучи ясного солнца… Что светлейший… князь тьмы так очаровал мою государыню, что и после многих лет, на расстоянии тысяч вёрст хранит над ней силу и власть?.. Что же, я жду лишь слова… Пусть умру от горя… Но быть игрушкой ни для кого не желаю… Тем менее для этого выскочки, в ком даже истинной любви не вижу к вашему величеству!.. Одно высокомерие и даже обманы, против вас направляемые, государыня…
– Насчёт обманов потом поговорим, если не с досады ты молвил, друг мой. А прочее всё – вздор. Единым словом успокою тебя. Помнишь нашу беседу последнюю о наследовании трона? Не знаю, откуда, но думается, проведал обо всём мой сыночек сумасбродный. Совсем нос повесил, запечалился. Даже супругу свою меньше тиранить стал… Может, по дурости и на шаг какой решится. Тут нам светлейший особенно и надобен. Изворотлив он на всякие вещи, как никто! Много раз то доказывал и мне, и целому свету… Свои дела порою плохо ведёт. А уж мои никогда. И знает он, поди, что тогда я его особливо отличаю, когда нужда в нём бывает особая… Он даже и говаривал о том… В надежде, конечно, что перенесут и тем меня побудят быть к нему ещё добрее. Хитёр наш князь! Я знаю его. Теперь его обидеть – прямо на Павла толкнуть. А вдвоём они и мне, а стало, и тебе опасны вдвое. Вот пишет князь, что сюда сбирается… Скоро того не будет. Ещё там баталии и дела всякие. Я его позадержу, как смогу… Но если нагрянет, помни: только лаской да угождением можно от него чего-либо добиться. Он – не первый куртизан, которых так много кругом… Все они мною сделаны. Я их могу и в пыль бросить. Князь не таков. Он сам себя с Божьей помощью поднял. И если упадёт, так сам же да по воле Божией… Осторожно надо поступать. Обещаешь ли помнить, что сказала? Видишь, на добро, не на вред тебе это.
– Обещаю, матушка…
– Как грустно сказано. Ну, иди, целуй руку… и жди. Авось и тебя найдём чем повеселить. Не хмурь своих красивых глаз. Нейдёт это вам, сударь… И не люблю я…
– Хорошо, ваше величество.
– У-у, как почтительно. Ну, Бог с тобой. Ступай, отмякни… И жди… Ты своё получишь…
На другой же день был написан указ о наделении Зубова новыми земельными участками и крестьянскими душами из казённых людей. Он получил также генеральский мундир вместо полковничьего. Но это не утешило фаворита.
Несколько дней хворал он, притворно, истинно ли – трудно было разобрать. Хандра и потревоженная желчь придавали совсем болезненный вид этому завистливому человеку.
Наконец только красивая орденская лента и крупная сумма денег, которую он получил от Екатерины, благоприятно повлияли на его болезнь, и снова Зубов, теперь ещё более самоуверенный и надменный, появился и занял своё постоянное место рядом с Екатериной: во время выходов, когда шёл с правой руки, отступая на полшага, вечерами у игорного стола или в эрмитажной ложе.