Екатерина Великая. Владычица Тавриды

Екатерина, сохраняя самообладание, велела пресекать всякие крамольные разговоры, виновных в распространение сплетен и слухов – хватать и вынуждать клясться верности императрице.

Во дворце же, где она учиняла законы и указы, проводила дипломатические приемы и проживала свою приватную жизнь, почти во все годы ее правления существовали и противоборствовали две партии, возглавляемые Никитой Ивановичем Паниным и братьями Орловыми. Однако, не ведая сего, они делали ей важную услугу, понеже их противостояние было на руку Екатерине: оно помогало ей не терять нить всех происходящих событий при дворе, внутри страны и позволяло, благодаря своей прозорливости и интуиции, поддерживать равновесие в своем близком и дальнем окружении.

Совсем недавно ее возмутило весьма неординарное событие: ее сын и наследник, Великий князь Павел, без каких бы то ни было намеков с ее стороны, отважился подать ей пространную записку с размышлениями о политическом положении России. В ней Его Высочество, в свои двадцать лет, тщился доказать несостоятельность всей внешней политики России. По его мнению, война с Турцией имеет быть пагубной для империи, близкие же отношения с Пруссией, напротив, – в интересах России. Чуть ли не в каждой строчке оной записки Екатерина примечала помыслы Никиты Панина и его близких сподвижников – секретарей Фон Визина и Бакунина, как раз тех, кои знали о заговоре Малого двора против нее, но донес о том лишь едино Бакунин. Императрица не позволила предать огласке оный факт, простила своему сыну и невестке, понеже другого лучшего выхода из той ситуации и не было. Сама же подача записки Великого князя говорила об уверенности окружающих его людей в своих позициях. Ах, как хотелось Екатерине доказать им противное от их уверенности! И она, вестимо, докажет, дайте токмо совсем немного времени!

* * *

Никите Ивановичу Панину, уволенному с должности наставника Великого князя и, посему, съехавшего с дворцовых апартаментов, Екатерина велела вести токмо чужестранные дела, что он и делал, как всегда медленно, но вполне успешно. Опальный брат его, генерал-аншеф Петр Иванович Панин, проживавший в Москве, фрондировал после отставки, высказывая в открытую свое недовольство государыней, вызывая тем самым ее неудовольствие и невольное презрение к его потугам вернуть себе должность в армии. Сей человек не знал, что «лишнее пожелаешь, последнее потеряешь». Так или иначе – Панины теперь ее мало волновали. Теперь она обратила все свое внимание на ослаблении влияния в придворных кругах братьев Орловых.

Сии прежние ее ангелы-хранители обладали значительной властью, особливо, князь Григорий Григорьевич. Он командовал артиллерией и ее личной стражей, Кавалергардским корпусом. Из четырех гвардейских полков, расквартированных в Петербурге, ему подчинялась Конная гвардия, Алексею Орлову-Чесменскому – Преображенский полк, Федору Орлову – Семеновский полк. Не было Орловых токмо в Измайловском полку. Григорий Орлов, исполняя свои обязанности, соответствующие его должностям, все еще вращался около нее, тем паче, что именно с ним ей, как женщине, было труднее всего расстаться, хотя его место теперь занимал совершенно пресный и, как оказалось, малообразованный князь Александр Семенович Васильчиков. Как она ни старалась привыкнуть к нему, ничего не получалось. Ощущение неприязни к молодому фавориту усиливалось, и ночью, как токмо Васильчиков уходил, она лила слезы, понимая, как с ним несчастлива.

На данный момент, к вящему неудовольствию Екатерины, все Орловы собрались в столице. Алексей и Федор прибыли из Архипелага в самом конце декабря. Но, они в скором времени вернутся командовать и далее флотом на Средиземном море. Алексей уже имел у нее аудиенцию, представил свои рекомендации касательно грядущего мирного договора с Турцией. Ему не нравились предварительные условия мирного соглашения. Он мечтал захватить пролив Дарданеллы и разгромить Константинополь. Аудиенция длилась долго, понеже государыня сама мечтала о захвате Константинополя, и возродить там православное христианство. Граф Алексей, зная о разрыве между ней и его братом, как бы прощупывал возможность наладить промеж ними отношения. Но от Екатерины повеяло таковым неодолимым холодом, что он отставил свои тщания на сей счет, понеже понимал: «берегись бед, пока их нет». До беседы с императрицей, в глубине души он не верил кардинальному повороту дел. Но после первой же аудиенции понял всю сериозность положения для их фамилии.