Именно с Александром Строгановым она желала поговорить о прочитанной намедни безобразной книге — памфлете о князе Таврическом, выведенном под другим именем. Не прошло еще и полутора лет после смерти Светлейшего князя, как нашелся бумагомарака, коий, полностью исказив биографию князя Потемкина, имея, вестимо, богатую фантазию, рассказывал о дуэли Пансалвина (князь Потемкин был нарисован под сим именем) с генералом, которого он оскорбил. Противник Пансалвина, якобы случайно задел кончиком обнаженной шпаги ядовитую южную траву и было достаточно пустяковой царапины, чтобы могущественный соправитель знаменитой царицы Миранды (императрицы Екатерины) заболел и скончался. В столицах все еще муссировались слухи о возможном отравлении Светлейшего князя графом Зубовым, и ей, имевшей оного человека в своих любимцах, весьма сие не нравилось, Опричь того, намекалось, что и она была причастна к отравлению. Она! Та, которая оплакивала кончину Потемкина, она, коя нуждалась в нем и считала его своим защитником и соправителем! Своим идолом! Боже, как несправедлив мир!
Хотя, вестимо, люди будут говорить, понеже она не похоронила Светлейшего князя в Санкт-Петербурге. И все, конечно, догадываются — первыми противниками оного были Зубовы. Особливо, противу этого был Платон. Он понимал, что коли его хоронить, то не инако, как почти императора, а ему, любимцу, сие — нож в сердце. Потемкин — чуть ли не император, а он тогда кто? Знать, понимает, далеко ему до Потемкина…
Екатерина погнала от себя сии мысли: «Ах, да ладно, все пройдет, все перемелится».
Дабы забыть обо всем, она потянулась, за лежащими на столе, журналами: «Модное ежемесячное сочинение, или Библиотека для дамского туалета» и «Магазин общеполезный знаний». В течении колико минут она разглядывала модные чепцы и утренние платья. Засим с удовлетворением заметила, что ни о чем более не думает, как об том мауровом чепце с голубыми атласными лентами, на девятой странице журнала. Екатерина положила заказать его, а такожде, осмотрев свои ногти, положила вызвать нохтеделательницу и привести их в порядок.
Сии мысли прервал, входящий в кабинет, граф Строганов. Улыбающаяся Екатерина встретила его стоя.
В день празднования Ясского мира, второго сентября девяносто третьего года, государыня Екатерина была не совсем здорова. Но праздник сей, не можно было пропустить, поелику она явилась на его торжественную часть во всем своем блеске. Она знала, что одна ее улыбка была способна осчастливить ее подданных, поелику, хотя испытывала колики, она, улыбаясь, как всегда сделала три глубоких поклона на три стороны и, под звуки литавр, прошла вместе со свитой к трону. За ней шествовали графы Платон Зубов, Лев Нарышкин, Александр Строганов, Великий князь с супругой, внуки Александр и Константин, фрейлины, камергеры, камер-юнкеры. Вместе с Александром шла его невеста Луиза Баденская. Воссев на трон, императрица милостиво кивнула, и началось торжество. Турецкое посольство, прибывшее в Петербург с месяц назад (чуть позже, чем русское посольство добралось до Константинополя), разодетое в блестящие одежды и высокие чалмы расположилось в передних рядах, поближе к императрице. Вице-канцлер граф Остерман выступил с короткой речью по поводу мирного договора. В ответ выступил турецкий посол о значение договора и удовлетворенности в его приведении в действие. После обмена поздравлениями, церемониймейстер объявил начало бала.
Екатерина перешла в соседнюю комнату, села за игральный стол. По желанию императрицы, к ней присоединились граф Строганов, князь Репнин и полковник грек Качиони. Играя в карты, Качиони, чрезмерно сериозный, иногда поглядывал на турецкую делегацию. Зеленоватые глаза его темнели, и он с трудом отрывал от них взгляд. Проницательная императрица заметила:
— Толико они вам, господин Качиони, ненавистны, что вам тяжело даже смотреть на турецкие лица.
Лицо Ламбро посветлело, и он улыбнулся, сверкнув отменно белоснежными зубами на смуглом лице.