— Не правда ли, они подлинные Психея и Амур?
Ее чернявый любимец, Платон, тоже не спускал с них глаз и соглашался, что сия пара — исключительная.
Счастливый воспитатель цесаревича, Александр Протасов, любуясь ими, говорил Лагарпу с некоторой восторженностью:
— Естьли Александр Павлович и имеет некоторые слабости, таковые, как праздность, медленность и лень, то я имею великую надежду, что хорошие его качества переработают его недостатки, особливо, естьли при нем будет хороший человек. Не сумневаюсь нимало, что Елизавета Алексеевна — как раз тот самый человек!
Лагарп, тоже наблюдавший за Великокняжеской парой, бывший до недавнего времени, в уверенности, что у него было еще, по меньшей мере, два года пребывания рядом с цесаревичем, недовольный скорым с ним расставанием, выбрав минуту, спросил его воспитателя:
— А вы заметили, как Александр Павлович отстал чувствительно от всякого рода упражнений?
— Что вы имеете в виду? — не понял его Александр Протасов.
— Видите ли, пребывание его у невесты и всякие их забавы отвлекли Его Высочество от всякого прочного умствования, к тому же… он прилепился к детским мелочам, а паче военным. Тщится упражняться ружьем. Причина сему — ранняя женитьба и в том, что Его Высочество уверили, будто ему уже можно располагать самому собою.
— Согласен, — простодушно кивнул Протасов, — рано ему еще располагать собой! Колико я твердил, что праздность есть источник всех злых дел, а, между тем, лень и нерадение делают ему вред.
Екатерина, сидя рядом с Львом Нарышкиным, наблюдая за молодыми, думала о своем сыне: как ей не хочется передавать империю в его руки! Как же ей надобно изловчиться, дабы как меньше болезненно для Великого Князя и его сына, все-таки, передать бразды правления в руки Александра… Кто ей в оном поможет? Кто? К кому обратиться? Был бы жив Светлейший князь…
Губы, вдруг сами произнесли:
— Не ведаю, Левушка, ради ково тружусь и мои труды и попеченье и горячею к пользе империи радении, не будут ли тщетны.
Граф Лев Александрович всполошился:
— А что такое, государыня-матушка, для чего таковая печаль?
— Понеже, граф, вижу, что мое умоположение не могу учинить в наследственное. Сам ведаешь, каковой на самом деле «умеренности» мой сын — наследник.
Нарышкин, понятливо с сочувствием глянув на нее, тяжело вздохнул, но ничего утешительного не промолвил.
— Что ты молчишь? — не глядя на него, испросила Екатерина.
— Молчу, знаю каковое решение ты уже вынесла, матушка. И с сим согласен, поверь, не токмо я.
Екатерина, наконец, благодарно взглянула на него.
— Не токмо, Левушка?
Нарышкин улыбнувшись, утвердительно кивнул:
— Не токмо, государыня!
Через три недели после свадьбы Великого князя Александра Павловича, Екатерина вызвала к себе Лагарпа. Прежде поинтересовалась, как он находит своего воспитанника? Тот отвечал, что, все хорошо, но нельзя не пожалеть, что императрица несколько поспешила с браком шестнадцатилетнего внука: вредные последствия этого преждевременного шага не замедлят отозваться на Великом князе, не окончившим еще свое обучение. Екатерина, пропустив мимо ушей сии замечания, исподволь выразила желание, дабы Лагарп должным образом повлиял на Александра касательно вступления его на престол, минуя своего отца. Ея Величество говорила на сей счет, вестимо, не прямо в лоб, а намеками, на что швейцарец, не желая быть марионеткой в ее руках, к тому же, уверенный, что Александр желает одного — избавиться от власти и жить частным человеком, сделал вид, что не понял о чем идет речь. Последствия сей беседы не заставили себя ождать: видя его упорство и нежелание помочь ей, Екатерина, произведя Лагарпа в полковники и дав ему пожизненную пенсию, уволила с должности. В скорости граф Николай Салтыков уведомил его, что с нового года в его услугах более не нуждаются. Фредерик Лагарп долго собирался, наконец, в мае, он был готов отбыть в Швейцарию.
Чтобы проститься с ним, Александр Павлович, живший с женой в Таврическом дворце, тайно навестил своего опального наставника. Расставание было тяжелым. Лагарпу, который искренне любил цесаревича, пришлось собрать все свое мужество, чтобы распрощаться со своим воспитанником. В тот же день он отправил Александру прощальное послание: