Екатерина Великая. Завершение Золотого века

Меняя на каждой станции отменных лошадей, в дороге принимая и отправляя гонцов и курьеров чуть ли не со всего света, Светлейший князь довольно скоро оказался в Могилеве. Его, как и везде, приветствовал звон колоколов и пушечный салют. Чиновники, дворяне из самых отдаленных уголков губернии, дамы в лучших своих нарядах ожидали его у губернаторского дома. Токмо экипаж остановился, все бросились к нему, но князь Таврический, в летнем халате, изрядно припорошенном пылью, прошел в дом, ни на кого не взглянув, понеже чувствовал сильные боли в правом боку. К вечеру, отлежавшись, почувствовав себя получше и прознав о присутствии здесь некоего сочинителя и исполнителя музыки, он пригласил его к себе отобедать. Поляк, Михаил Огиньский, присоединился к его свите и был удостоен беседы. Говорили о Голландии, которую, на удивление гостю, князь, казалось, знал так, словно жил там не один год. Поговорили и о Британии, ее природе, погоде, правительстве, стратегия и тактика, коего ему была известна в подробностях. Перешли на музыку и живопись, и здесь Светлейший князь удивил Огиньского, понеже в оном тоже показал себя весьма сведущим. Наконец, перейдя к обсуждению военного искусства, Потемкин объявил среди прочего:

— Ключ к победе — есть умение нарушать правила. — И совершенно сериозно добавил, — стратегом нужно родиться.

Молодой, с лицом как-будто списанный с иконы, Огиньский, явно в восхищении от собеседника, согласился:

— Подозреваю, что и здесь вы правы, князь. Пожалуй, точно так, как музыкантом тоже надобно родиться.

Потемкин поднял брови:

— Вы так думаете? А как полагаете, кем я родился? Разве я не музыкант? Вы ведь удивляетесь, что я знаю толк в музыке…

— Знаете, ваша правда, — задумчиво согласился Огиньский. Вы, пожалуй, урождены в сей мир, одаренным всем в равной мере. Я бы сказал, чем-то вы напоминаете, по своей значимости, самого да Винчи.

Потемкин фыркнул:

— Эк, батюшка, хватил… Сей гениальный человек жил двести лет назад… Куда мне до него? К тому же, да — я люблю музыку, но не сочиняю ее, да и не рисую, как да Винчи, совсем не рисую. Не привелось…

— А кто знает, может статься, естьли б взялись, вы бы стали не хуже великого итальянца.

Потемкин нахмурился:

— Можливо, может статься…

Вечер закончился тем, что Огиньский полностью был очарован князем. Расстались они друзьями.

Ночь, намучавшись в дороге, Светлейший спал как убитый, не обращая внимания на тупую боль в боку. Наутро отписал императрице: