Екатерина Воронина

Однажды – это было в декабре 1944 года – она шла по улице и вдруг увидела впереди себя знакомую фигуру военного. Мостовой! Она остановилась на секунду, потом пошла за ним. У нее колотилось сердце, – эта шинель, черные волосы, выбивающиеся из-под шапки, походка, сапоги – все было точно как у Мостового. Она шла за ним и дрожала при мысли, что он вдруг оглянется и взгляды их встретятся. Что они скажут друг другу? Она шла за ним, то останавливаясь, то убыстряя шаг, боясь и встретиться и потерять его из виду. Он завернул за угол, она побежала и почти столкнулась с ним… Это был не Мостовой.

Такие ошибки повторялись не раз, и все же она была убеждена, что встретит Мостового. Она не знала, для чего нужна ей эта встреча. Вернуть его? Просто увидеть, узнать, жив ли он? Напомнить о себе? Напомнить так, чтобы он пожалел о том, что сделал? Причинить ему ту же боль, какую он причинил ей?

Катя пережила все это.

Кругом были люди: мать и Виктор – о них надо заботиться; отец – для него она самый родной и близкий человек; раненым в госпитале – они нуждались в том, чтобы она, как и прежде, исполняла свои обязанности.

Письма Мостового лежали в письменном столе маленькой, перевязанной шпагатом пачкой. Катя не развязывала ее. К чему? Все, что было связано с Мостовым, переболело и кончилось. Любовь может принести людям счастье, не надо только слепо подчиняться ей.

Один молоденький выздоравливающий лейтенант молча смотрел на нее влюбленными глазами. Затем прислал ей робкое письмо. Она вернула ему письмо: «Не пишите мне больше. Очень прошу вас». Потом в нее влюбился врач-майор, работавший в округе, но он был достаточно умен, чтобы увидеть ее равнодушие, и перестал за ней ухаживать.

В это время Катя еще не почувствовала своего одиночества. Сколько сломанных семей, женщин без мужей, детей без родителей. А ведь ей всего двадцать два года. Жизнь ударила ее, она выдержала этот удар. Она не думала о любви. Советский солдат шагал по дорогам Европы, восстанавливались города, великая река возрождалась к новой жизни.

Осенью 1946 года Катя поступила в Институт инженеров водного транспорта.

Глава одиннадцатая

Институт Екатерина Воронина окончила в 1951 году. Ее, выросшую на судне, всегда манил образ женщины-капитана. Но с течением времени она почувствовала в этом образе что-то излишне картинное, вызывающее общее любопытство. Да и интересы, возникшие у нее в институте, побуждали ее поступить в порт. Здесь она два года проработала сменным инженером второго участка.

– Ох-хо-хо! – вздыхала Анастасия Степановна, привыкшая жаловаться на судьбу. – Совсем измаялась Катерина. Женское ли дело – со шкиперами да грузчиками лаяться? Лица на ней нет, придет – и на кушетку. Скоро тридцать, а ни мужа, ни семьи… А так ведь всем взяла. И ученая, и из себя видная.

Бабушка со свойственной ей проницательностью понимала все и писала:

«По нынешнему времени девки все замуж торопятся. Да где на них, на всех, женихов взять? Вон сколько мужиков война побила! Уж чем с шалопутом маяться, лучше одной жить, посвободнее».

Заботы, которые изо дня в день, из года в год заполняют время, стали сущностью ее жизни. К тридцати годам Катя успела внушить себе (сначала в шутку, потом всерьез), что она старуха и личная жизнь не удалась.

Но красота ее именно теперь приобрела ту полноту и яркость, которых не хватало раньше. Энергичное лицо было немного скуласто, но черты его тонки и правильны, серые глаза одухотворены тем сильным выражением ясного ума и спокойного достоинства, которое бывает у женщин в зрелом возрасте. Расчесанные на прямой пробор темно-каштановые волосы обрамляли широкий чистый лоб. Серый костюм, длинный и свободный в талии, не мог скрыть гибкости ее фигуры. Глядя на нее, думалось: эта женщина будет стройна и в старости. В ней было здоровье человека труда и интеллигентность – сочетание, столь характерное для послереволюционных поколений.

За Катей ухаживали. Возможно, кто-то и возбуждал ее интерес. Но не было веры, страшило неизбежное разочарование. Еще не узнав человека, она уже сомневалась в нем. Она переросла романтическую пылкость своих юных однокурсников, зрелого же чувства своих ровесников была лишена. Семейное счастье? Не скрывается ли за ним примирение с неизбежным? Жизнь собственных родителей, судьба Сутырина, разошедшегося после войны с Кларой, казались ей правилом, а счастье Сони – исключением.

В институте подруги делились с ней своими секретами. Катя выслушивала их со снисходительностью взрослой женщины. Она никому не рассказывала о своем прошлом. Но в Катиной сдержанности подруги чувствовали превосходство, не замечая, что сама Катя этим превосходством тяготилась: лишенная девических радостей, она так и не обрела женских.

Будь у нее ребенок, Катя не была бы так одинока. Приходя к Ермаковым, она с нежностью поглядывала на Сониных ребятишек – восьмилетнего Васю и шестилетнюю Надю, играла с ними, приносила подарки, гордилась тем, что дети любят ее и радуются ее приходу.