Екатерина Воронина

О его деловых качествах она могла судить только с того расстояния, которое их разделяло. Он казался ей человеком с размахом и сильной волей, но чересчур осмотрительным и осторожным, чересчур долго все взвешивающим. Естественно, что он все подчиняет выполнению плана. Но не совсем правильно уходить при этом от разрешения других, не менее важных проблем, хотя он и делал это с таким подкупающим простодушием и лукавством, что на него нельзя было сердиться.

В его кабинете висела огромная, во всю стену, карта. Широкая голубая лента Волги пересекала ее с левого верхнего угла до правого нижнего, от Белого и Балтийского морей до Черного и Каспийского. Круги с силуэтами кранов обозначали порты, черные линии – каналы, зубчатые прямоугольники – гидростанции.

Когда кто-нибудь надоедал Ледневу вопросами, которые не решали главного, то есть выполнения плана, Леднев вставал, подводил просителя к карте и, одной рукой обнимая его за плечи, а другой водя по карте указкой, говорил:

– Смотри, друг… (Следовало имя и отчество.) Видишь, Волга… От моря до моря – десятки портов, сотни пристаней, тысячи судов, миллионы тонн грузов… Сейчас самый разгар навигации. Надо план выполнять, понимаешь, план! Ну, давай! – Он отчаянно взмахивал рукой. – Давай! Все бросим и займемся твоими делами… (Он называл самые незначительные из тех, с которыми пришел посетитель.) Ну, давай!

Подавленный посетитель что-то лепетал в ответ. Леднев брал его за пуговицу и проникновенно говорил:

– Все будет, друг мой милый… Все будет, только дай время… Вот закончим навигацию, выполним план – тогда, поверь мне, все для тебя сделаем.

Катя понимала, что если она придет к Ледневу, то он, наверно, так же подведет ее к карте и скажет то, что говорит всем, может быть, только более дружески. Вот если бы она пришла к нему не с просьбой, а с результатами, которые надо только поддержать и сделать достоянием всех, то тогда, может быть, Леднев помог ей. Но таких результатов у нее не было.

Про Леднева говорили, что у него взрослая дочь, что жена умерла во время войны. Катя не прислушивалась к этим разговорам, стыдилась того любопытства, которое против собственной воли чувствовала к Ледневу, хотя и убеждала себя, что испытывает к нему только деловую симпатию.

Однажды отец, придя из пароходства, сказал:

– А Костька-то Леднев какой выгрохотался, прямо министр.

Катя удивленно подняла брови, и Воронин добавил:

– Это же наших Ледневых сынок. Помнишь Алексея Федоровича, затонского мастера, на Нагорной жили, в Кадницах еще, сад у них большой, забор длинный, серый.

– Да, да, – ответила Катя, вспоминая большой, огороженный высоким серым забором сад, в котором она ни разу не была, и запах улицы, и ветви деревьев, свисающих через забор, и смутные разговоры о семье, живущей в этом доме.

Напрягая память, она старалась вспомнить самого Леднева, но не могла. Может быть, она и вспомнила бы его, но когда она пыталась это сделать, перед ней вставал образ представительного начальника с гладко выбритым лицом и вежливо-безразличным взглядом.

– Больно форсист, а помню, мальчонкой бегал, – сказал Иван Васильевич.

– Важный, – засмеялась Катя.

– У Алексея Федоровича трое сыновей было, – продолжал отец, – старший, летчик, еще перед войной разбился, в газетах много писали. Тогда они из Кадниц в Куйбышев-то и переехали.

Упоминание о летчике Ледневе, погибшем до войны в одной из северных экспедиций, прибавило к смутным Катиным воспоминаниям еще одно. В этом таинственном доме собиралась шумная ватага молодых людей. Они часто проходили по ее улице с длинными веслами, лопасти которых на мгновение проплывали перед окнами, перебивая солнечные лучи, падавшие на пол комнаты. Она ощутила вдруг то чувство острого любопытства, которое она, тогда пятнадцатилетняя девочка, испытывала к этим молодым людям.

Константина Леднева она вспомнить не могла ни сейчас, в разговоре с отцом, ни потом, когда видела его и пыталась восстановить в памяти таким, каким он был в Кадницах. Было только ощущение того далекого и сладостного, что возвращает нас во времена нашего отрочества.

В тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году, в январе, обычном месяце всех перемещений по флоту, Катя была назначена начальником второго участка, того самого, где она два года проработала сменным инженером. Это сразу изменило ее положение. Сменный инженер отвечает только за те восемь часов, которые продолжается его смена, начальник участка отвечает за обработку судна от начала до конца. Он не может изменить положения на всем флоте, но в его силах организовать погрузку так, чтобы доказать возможности скоростной работы. И Катя стала деятельно готовиться к предстоящей весне: в эту свою первую самостоятельную навигацию она сделает все, чтобы на ее участке суда грузили так, как это должно быть, а не так, как к этому привыкли. Первая скоростная погрузка была назначена ею на день открытия навигации.