Екатерина Вторая и Г. А. Потемкин. Личная переписка (1769-1791)

Матушка родная, Всемилостивейшая Государыня! При всех Ваших милостях совет, чтоб я не заспесивился, меня удивляет¹. Когда я подал сумнение о себе в сем случае. Какой резон ожидать от меня того, что сродно подлецам. И отчего мне возгордиться. Ревность и усердие с неограниченным к Вам долгом движут меня на службу. А успехи подает Бог. Естли я чем горд, то тем счастливым разположением моей души, чтоб всех благ ожидать от Бога. Я християнин, то и слава моя в служении. Сколько наших братии, любящих хвастовство и наполняющих донесения личностью, затевая на себя, что все предвидят, и выводят нечаянные события последствиями своих планов, которых никогда не бывало. Есть ли подобное кичение в реляциях моих? Я торжественно и с радостию исповедую, что все доброе подает мне Бог, и еще больше скажу, что я один внутренне чувствую, что Он мне внушает способы к предприятиям: сколько раз я себя видел изъята из среды бедствий, не ожидая человеческих возможностей. То же, что от меня зависит, я даю не скупою рукой, пекусь о пользе Вашей и сердцем, и душею. Не уподобляюсь тем начальникам, которые довольствуются только для очищения себя — лишь приказать, а делается или нет, о том и не думают. Все свидетели моих забот и что я ночи не сплю от оных. Хранение людей Ваших крепко у меня лежит на сердце, и Бог мне свидетель, что не потерял ни одного, ради снискания себе славы. Не получили от меня газетчики ни рубля.

Ежели бы я мог поднять на рамена тягости всех, охотно б я себя навьючил, и Вы бы увидели нового Атланта. Сколько наших братии, которые ради себя жертвуют армиями. Но я, конечно, скорей себя положу за всех. И ныне, когда на неприятеля не пущено ни одного ядра из Ваших орудий, когда почти не пропал никто, смерть была очень близка ко мне. Спесь личную я оставляю тем подлецам, которые наполнены ко мне завистью и за добро платят пакостьми, а буду всегда в моих правилах, то есть: превосходить всех в усердии к Вам, служить потом и кровию, отдавать всем справедливость выше, нежели бы они сами признавали; беречь вверенных мне людей паче себя, посвящать успехи Богу и ожидать одобрений от неприятеля.

Сколь бы я ни трудился и что бы ни делал, я никогда не заслужу милостей Ваших. Сии мысли в душе моей крепко основаны, сими я хочу гордиться.

Посыланный от меня в Вену с донесением к Императору предупрежден был двумя часами: въезжая в город, нашел до тридцати тысяч народу, вышедших ему на встречу. Все кричали обо мне. В театре, когда актер кстате упомянул, что я прислал известие о Бендерах, весь театр захлопал. Курьер посажен был в первое место, и замучили его, таскавши по ложам в шесть дней его пребывания. Появились пояса у дам и перс[т]ни с моим названием. Здесь подношу перстень, который курьеру с руки отдала Princesse Esterhasy[416]². Живописцы написали картину аллегорическую. Кому я сим обязан, естли не Вам, и почему такие отличности мне приятны, коли не потому, что Ваши милости подали мне способы доказать усердие Вам же, как истинной моей матери. Как я твой, то и успехи мои принадлежат прямо тебе.

Матушка, Вы охраняете меня от спеси и в то же время увенчиваете лаврами — un ornement pareil appartient aux Heros et je ne suis qu'un Zele serviteur, ce luxe militaire n'est pas du tout pour ma tete, agisses en veritable mere, prepares moi une bonne mitre Episcopale et un couvert bien situe.[417]

Готов я был еще третьего дни отправить мои донесения, но известясь, что едет турок, посланный ко мне от Мавроения, ожидал его. Сей привез седьмое уже одно за одним письмо — все о перемирии³, но я ему наотрез скажу, что не с ним трактовать мне следует: он великий бездельник. От Гассан-паши нету еще известия, чтобы он был визирь. Печать еще не пришла, и я думаю, что поостановится по получении известия об Аккермане, а еще больше о Бендерах. Я думаю, есть в Конст[антинополе] замешательство.

О Польше нужно думать и предупредить, как я прежде писал. Я все силы употребляю их усыпить, но, матушка, не верю Г[рафу] Штакельберху⁴. Расписывает он свои ложные донесения, а вдруг выдет что ни есть неожидаемое. Воля Ваша, Король Польский плутишка и весь пруссак⁵.

Подношу здесь письмо Императорово в копии⁶. Кампания будущая требует заранее быть предположена, и войски удобно на виды поставить должно. Но, не имея повеления о Кубанских и Кавказских войсках, как требовал, не могу даже и своих расположить.

По локале действий флот будет близок к сухопутным силам, и флотилия совсем в Дунае, то уже под моим флагом оный будет. Коли Бог поможет, недалеко стану от них и что увижу, то бой.

Прости, матушка. Что приедет от Вас курьер, то поскачу в Херсон готовить к раннему выходу флот и флотилию, на которую поездку употреблю 12 дней, чем ничего не потеряю ради переписки с визирем, ибо ежели он подлинно визирь, то уже не в Измаиле, но в Шумне будет.

По смерть вернейший Ваш питомец

и вернейший и благодарнейший

подданный

Князь Потемкин Таврический

P.S. Министр польский, находящийся в Стокгольме, уведомляет Короля и Республику, что у нас будет в России скоро революция.