Читаем Екатерина Вторая и Г. А. Потемкин. Личная переписка (1769-1791) полностью

Екатерина Вторая и Г. А. Потемкин. Личная переписка (1769-1791)

Все эти подробности приведены с целью дать читателю возможность получить из первых рук картину болезни и смерти Потемкина, которая быстро стала обрастать легендарными подробностями. Уже в 1792 г. в антипотемкинском романе-памфлете «Пансалвин Князь Тьмы» (антитеза: Светлейший князь — князь Тьмы, была слишком очевидной) рассказывалось о дуэли Пансалвина с генералом, которого он оскорбил. Противник Пансалвина якобы случайно задел кончиком обнаженной шпаги ядовитую южную траву и было достаточно пустяковой царапины, чтобы могущественный соправитель знаменитой царицы Миранды заболел и скончался. После бурного и недолгого царствования Павла I (переделывавшего все, что было создано его матерью и Потемкиным) граф А.Ф. Ланжерон уже слышал версию об отравлении князя. Историк А.Г. Брикнер, имевший возможность ознакомиться с «Записками» Ланжерона, хранившимися в парижском архиве, писал, что мемуарист упоминает о «нелепом слухе, будто бы Потемкина отравил доктор Тиман». «Кто бы мог приказать это сделать? Екатерина ли? Зубовы ли? Я их знал и утверждаю, что это положительно невозможно», — приводит Брикнер слова Ланжерона и добавляет (ссылаясь на его мемуары): «Зато Ланжерон знал, что императрица оплакивала кончину Потемкина, что она в нем нуждалась и считала его своим защитником и сотрудником» (ИВ. 18951 Декабрь. С. 841–842). Стоит напомнить, что Брикнер был единственным российским историком, который написал монографию о Потемкине, опираясь на новые материалы, введенные в научный оборот в конце XIX в. Другой известный историк В.А. Бильбасов, собиравший в те же годы материалы для своей многотомной истории Екатерины Великой, снял копию с маленькой записочки, составленной сенатором Р.И. Рербергом (ум. в 1871). В ней говорилось: «Фельдмаршал Потемкин был отравлен по приказанию Екатерины II доктором Тиман, при нем находившемся в Яссах; доктор получил хорошую пенсию и отправлен за границу. Я знал этого доктора» (РНБ ОР. Ф. 73. Д. 315. Л. 1). Составители Русского биографического словаря, готовя статью о И.К. Тимане (1906 г.) ни словом не упоминают о «страшном преступлении» доктора, пользовавшегося, по их словам, расположением и покровительством Потемкина. Зато они приводят факт, не известный Рербергу: 12.II.1792 Екатерина II пожаловала Тимана в лейб-медики. Пожалование немыслимое, вызывающее, если принять на веру слова сенатора. Наконец, известный мемуарист A.M. Тургенев, вспоминавший и действительно происходившие события, и слухи (он писал свои полуанекдотические «Записки» стариком), упомянул версию об отравлении Потемкина. «Лучше было бы, когда бы Князь не объявил намерения своего „вырвать зуб“. Князь приехал в Петербург, и, как все утверждают, ему был дан медленно-умерщвляющий яд. Банкир Сутерланд, обедавший с Князем вдвоем в день отъезда, умер в Петербурге, в тот же день, тот же час и чувствуя такую же тоску, как Князь Потемкин чувствовал, умирая на плаще среди степи, ехавши из Ясс в Николаев» (Былое, 1918, № 13. С. 156). Эту версию растиражировал автор романа «Фаворит». Но никто из упомянутых «свидетелей» не только не знал, но даже не подозревал о письмах Екатерины князю и о его ответных письмах, впервые представленных в настоящем издании. Не знали они о письмах B.C. Попова, рисующих тяжелую картину эпидемии, свирепствовавшей в Галаце и Яссах летом-осенью 1791 г. Смерть принца Виртембергского, болезнь князя Репнина и турецкого министра иностранных дел, прибывшего на переговоры (как, впрочем, почти всех членов русской и турецкой делегаций), болезнь генералов, офицеров и солдат — вот фон, на котором развивался предсмертный недуг Светлейшего, прибывшего на юг завершить дело всей своей жизни — утвердить Россию в ранге Черноморской державы. «Он творил чудеса, — писал Ланжерон. — Он занял Крым, покорил татар, положил начало городам Херсону, Николаеву, Севастополю, построил везде верфи, основал флот, который разбил турок; он был виновником господства России в Черном море и открыл новые источники богатства для России». «Ему обязаны мы Черным морем», — вторил Ланжерону молодой Пушкин.