Читаем Екатеринбург - Владивосток (1917-1922) полностью

— Я как раз пришёл за разъяснениями. Хочу написать в газету критическую статью, но, признаться, не всё понимаю.

— Вот тебе на, вы — да не понимаете? Что же вам непонятно?

— Вы выпустили сто пятьдесят миллионов кредитных билетов двадцатипятии сторублёвого достоинства и производите обмен сибирских денег по двести рублей за один новый рубль, тогда как курс иены сейчас колеблется от двух тысяч двухсот до двух тысяч трёхсот рублей.

— Да, совершенно верно. Мы оцениваем наши кредитные рубли по десять золотых копеек. Сами посудите: не можем же мы платить в десять раз больше, чем платят за сибирки японцы?

— Я понимаю, но вот что меня смущает. На новых купюрах уже напечатано прежнее соотношение рубля к весовому золоту. Там чёрным по белому написано, что один рубль равен 17,424 доли чистого золота. Как же вы просмотрели это важное обстоятельство? Нельзя же за гривенник выдавать золота на один рубль.

— Как так, как же это мы проглядели?

— Для меня это тоже непонятно. Как можно было такую вещь проглядеть? Но помимо этого вы пишете, что на обеспечение этого выпуска в сто пятьдесят миллионов кредитных гривенников у вас имеется пятьдесят миллионов рублей золота в русской монете.

— Ну да, одна треть стоимости всего выпуска.

— Однако до девальвации по балансам Государственного банка имелось золота на восемьдесят миллионов полноценных рублей. Куда девалось это золото? Надо полагать, что ныне, после девальвации, на обеспечение кредитных гривенников на одну треть золотом вам понадобится лишь пятьдесят миллионов золотых гривенников, не так ли? А вы торжественно указываете, что у вас имеется фонд в пятьдесят миллионов золотых рублей, то есть в десять раз больше, чем требуется. Да, такой роскоши не смог бы себе позволить ни один банк на всём свете.

Бейлин схватился за голову и застыл в неподвижной позе.

— Боже мой, что мы наделали! — воскликнул он. — Что же теперь делать?

— Уж этого я не знаю, — ответил я, прощаясь.

Не далее как через час Бейлин прислал ко мне одного из чиновников и от имени директора Кредитной канцелярии Манцветова просил критическую статью не писать и передал обещание Манцветова предоставить мне место в Кредитной канцелярии. Я согласился.

Однако обещание осталось обещанием, и я места не получил. Министерство выпустило дополнительное разъяснение закона о девальвации, приравняв рубль к гривеннику.

Эта девальвация, с таким умением проведённая «ленинской кухаркой», привела к тяжёлым последствиям. Население осталось без мелких денег, что отозвалось и на поднятии цен на товары, и, помимо этого, способствовало быстрому переходу на иены. Единственной мелкой разменной единицей остались бумажные сены Чосен-банка.

Японцы, ознакомившись с актом о девальвации, объявили бойкот новым деньгам и их не принимали. По этому поводу запомнился такой эпизод. Я отправился стричься в японскую парикмахерскую. В то время, когда меня уже обкорнали машинкой с одной стороны, закончил стричься сосед по креслу, русский. Он протянул парикмахеру кредитную бумажку в двадцать пять рублей, прося сдачи. Японец заявил, что сдача ещё печатается в Государственном банке, а менять русские деньги на иены он не согласен. Сосед уплатил сенами.

У меня были в кармане сены, но из солидарности с русским соседом я заявил, что имею только русские деньги. Японец приостановил стрижку, и с полуподстриженной головой я был вынужден отправиться к русскому парикмахеру. Но здесь тоже не могли обменять русские деньги.

Однако недели через две японцам пришлось снять бойкот. Усиленно вводя иену, они встретились с полным безденежьем русских покупателей.

Новые русские рубли стали принимать, благо к тому времени напечатали и несколько мелких купюр. Да и курс приёма денег с каждым днём быстро снижался, и месяца через полтора стоимость рубля упала с гривенника до семи-восьми копеек.

Такое быстрое падение курса приморских денег с несомненностью указывало на полный провал денежной реформы. В падении курса главную роль сыграло лживое заявление о наличии золотого разменного фонда, хотя такового в Государственном банке не оказалось и на пять миллионов. По поводу исчезновения золота говорили, что оно из опасения ограбления банка перевезено японцами в Благовещенск. То, что золото перевезли в Благовещенск, я знал. Однако сказать по этому поводу что-либо определённое трудно.

Управляющим Государственным банком был назначен молодой коммунист Иванов. Вряд ли он мог в прежнее время справиться с конторскими обязанностями. Его присутствием, вероятно, и объясняются манипуляции с балансами банка, да и исчезновение золота из сейфов произошло не без его содействия.

Провал денежной реформы вызвал, по свидетельству генерала Болдырева, в Народном Собрании скандал и падение министерства, в состав которого были введены затем несколько министров из буржуазной среды.

На самом же деле не провал кредитной денежной реформы имел решающее значение для судьбы Приморья, а сам факт передачи восьмидесяти миллионов рублей русского золота в руки коммунистической партии, сильно усилившей свои финансовые ресурсы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное
Отто Шмидт
Отто Шмидт

Знаменитый полярник, директор Арктического института, талантливый руководитель легендарной экспедиции на «Челюскине», обеспечивший спасение людей после гибели судна и их выживание в беспрецедентно сложных условиях ледового дрейфа… Отто Юльевич Шмидт – поистине человек-символ, олицетворение несгибаемого мужества целых поколений российских землепроходцев и лучших традиций отечественной науки, образ идеального ученого – безукоризненно честного перед собой и своими коллегами, перед темой своих исследований. В новой книге почетного полярника, доктора географических наук Владислава Сергеевича Корякина, которую «Вече» издает совместно с Русским географическим обществом, жизнеописание выдающегося ученого и путешественника представлено исключительно полно. Академик Гурий Иванович Марчук в предисловии к книге напоминает, что О.Ю. Шмидт был первопроходцем не только на просторах северных морей, но и в такой «кабинетной» науке, как математика, – еще до начала его арктической эпопеи, – а впоследствии и в геофизике. Послесловие, написанное доктором исторических наук Сигурдом Оттовичем Шмидтом, сыном ученого, подчеркивает столь необычную для нашего времени энциклопедичность его познаний и многогранной деятельности, уникальность самой его личности, ярко и индивидуально проявившей себя в трудный и героический период отечественной истории.

Владислав Сергеевич Корякин

Биографии и Мемуары